— Разом!
Бойцы забросали противника гранатами и, не дожидаясь, пока осядет дым, встали в рост.
— Вперед!..
Сзади одной бесконечной длинной очередью застучал автомат.
Бойцы упали и снова залегли.
— Сволочь! Кончайте его, — крикнул командир. И посмотрел на часы. В его распоряжении оставалось четыре минуты.
Несколько спецов, извиваясь телами среди кочек, поползли назад. Чтобы достать и уничтожить эту «сволочь». Которая помешала им совершить последний бросок…
«Ну, все. На этом все, — подумал полковник Зубанов, — сейчас они подползут на расстояние броска гранаты и нашпигуют меня осколками. Моя песенка спета. Осталось от силы полкуплета. До завершающей точки. Вернее, многомноготочия.
Ну и хрен с этой песней. Все равно уже ничего не изменить…»
Полковник выщелкнул опустошенный автоматный рожок и вставил на его место новый. Впрочем, автомат ему вряд ли пригодится. Не такие они дураки, чтобы подставляться под его выстрелы.
Полковник положил на импровизированный, который он нагреб в последнюю минуту, бруствер автомат и подкатил под себя две гранаты. На всякий случай. Чтобы не доставить им удовольствия последнего выстрела. В его еще живое тело.
— Приготовиться к атаке! — еще раз скомандовал командир боевиков.
Назад он уже не оглядывался. Если бы кто-нибудь еще раз надумал их обеспокоить, его по выстрелу немедленно бы вычислили посланные им на зачистку бойцы. И он бы мгновенно замолк.
За тылы можно было быть спокойным.
За фронт, впрочем, тоже. Реальных сил впереди не было. Нервно, вразнобой огрызались только несколько автоматов. Противник, даже если и превосходил наступающих числом, был морально подавлен и дезорганизован. Уничтожить его не составляло труда…
За те пару минут, что оставалось до контрольного времени. Бой был фактически выигран. С потерями. С очень большими потерями. Но выигран!
Командир вытащил ракету и выстрелил ее вертикально вверх. Яркая звездочка вспыхнула на высоте двести метров и, плавно опускаясь, осветила все вокруг мертвенно-зеленым светом. Зеленая ракета была сигналом о завершении операции.
— Пора заканчивать!
Бойцы бросились вперед, на ходу от бедра поливая пространство впереди себя свинцом. Некоторые упали от встречных выстрелов, но тут же поднялись. Пули не причинили им вреда, потому что пришлись в бронежилеты. Солдаты-срочники стреляли не в лица, в которые опасались промахнуться. Солдаты стреляли в корпус. Как в мишени в тире. Как их учили. И эта выучка подвела их.
Боевики били только в головы. И не промахивались.
— Все! — доложили они командиру через минуту. — Эти были последние…
Те, что были последние, лежали вповалку за случайной бетонной плитой, которую они выбрали в качестве прикрытия. Все с одинаковыми, одинаково смертельными, пулевыми ранами. Ранами в лицо…
— Петров! Грищенко!
— Я!
— Прикройте юго-западное направление…
— Есть!
С юго-запада должны были прибыть специалисты. Их надлежало оберегать больше, чем себя.
— А Как же этот? Который в тылу?
— Считайте, что его уже нет.
Но «этот» еще был. Полковник Зубанов тщательно выцеливал фигуру командира. Или того, кого он считал командиром. Фигура была очень далеко, и вряд ли бы он попал в нее. Но попытаться стоило.
Полковник насаживал голову командира на мушку, а мушку утапливал в прорезь прицела. Но голова не желала торчать на мушке и постоянно дергалась и перемещалась.
«Ну хоть бы пару секунд постоял спокойно! — злился он. — Хоть бы одну секунду…»
С юго-запада, со стороны леса, затрещали ветки. Кто-то пробирался через чащу. Кто-то, не имеющий отношения к спецам. Те ходят тихо. А эти ломились, как ошалевшие от страха лоси.
Кто бы это?
Полковник на мгновение оторвался от прицела. И оглянулся.
Далеко, в мерцающем свете многочисленных пожаров, он увидел несколько фигур. Одна показалась ему очень знакомой. Чем-то очень знакомой. Лиц, конечно, видно не было, но эта походка, это специфическое припадание на правую сторону и это нервное покручивание головой…
Черт побери! Это же… Это же он. Секретоносец! Которого полковник выслеживал. Еще тогда… Когда выполнял порученное ему задание. Несколько недель выслеживал и потому мог узнать из сотен.
Секретчик!
Значит, все-таки добились своего. Значит, они действительно надеются произвести запуск. Раз притащили его сюда.
Значит, запуск может состояться!
Зубанов быстро перебросил автомат в сторону. Из всех возможных целей выбирают важнейшую. Сейчас важнейшей целью стал секретчик. Бог с ним, с командиром. Он мелкая сошка. Предназначенное для боя пушечное мясо. Он свою задачу выполнил. А этот — еще нет. И если его умудриться теперь завалить, то и не выполнит. И хрен им, а не запуск…
Полковник привстал, чтобы удобнее было видеть цель, прислонил дуло автомата к случайному стволу и прицелился. Так тщательно он не прицеливался ни разу в своей жизни. Но и такого выстрела, от которого, возможно, зависела жизнь многих десятков тысяч людей, он тоже не делал. Мушка — прорезь — голова секретчика. И всю обойму! Чтобы, если первая пуля пройдет мимо, попали другие. Хотя бы одна!..
— Ствол в землю! — тихо сказал на ухо Зубанову голос. И в висок его уперлось автоматное дуло. — Все! Отстрелялся, полковник!
Сбоку от Зубанова, приставив к нему автомат, стоял прапорщик Кузьмин. С которым он лет двадцать…
— Прапорщик…
— Кому прапорщик, а кому смерть, — зло сказал Кузьмин. И сильно ткнул дулом в висок полковника. Так, что брызнула кровь.
— Гад ты, полковник! Вначале всех нас под это дело подставил. А потом отстреливать стал. Как куропаток. Гад ты… Вот что я тебе хотел сказать. Перед тем как…
«Выстрелит, — понял Зубанов. — Сейчас выстрелит!»
— Кузьмин! — крикнул издалека командир.
— Я!
— Что там?
— Не что, а кто. Полковник здесь. Зубанов. Собственной персоной!
— Полковник. Живой, значит. Тащи его сюда.
— А может, здесь?
— Не балуй! Тащи, сказал, сюда.
— Жаль, — с большим сожалением сказал прапорщик и, не отрывая дула от виска противника, изо всей силы пнул его жестким носком десантного ботинка в пах.
Полковник ахнул и упал на колени.
— Не стони! Не кисейная барышня! — зло сказал прапорщик и, ухватив дергающееся тело за шиворот, поволок к площадке.
Он все сделал правильно, прапорщик. Он не стал, как это показывают в фильмах, сопровождать пленного сзади, рискуя, что тот выдаст какой-нибудь вроде удара рукой по стволу или ногой в коленную чашечку фортель. Он обезвредил его прыть одним простейшим, но гарантированно болезненным ударом. Противник перестал быть опасным. Противник не то что ударить, идти не мог.
