в обязанность сельского старосты отведение земли под сахарный тростник, таким образом как будто решив напомнить о «системе принудительных культур» в дни колониального режима – и сельские элиты немедленно вернули себе возможность управлять землей и работниками от имени сахарных заводов27.
Но даже если стремление наделить крестьян полномочиями было искренним, задачи, которые ставились перед кооперативами, были совершенно нереалистичны, особенно с учетом снижавшихся цен на сахар, ошеломляющей нехватки рабочей силы в деревнях и заводов, которые десятилетиями работали без должного ремонта. После того как Ямайка в 1962 году обрела независимость, правительство прибрало к рукам устаревшие и неэффективные заводы, принадлежавшие компаниям Tate&Lyle и United Fruit Company, а поля сахарного тростника передало двадцати трем кооперативам.
В какой-то мере это был триумф правительства Майкла Мэнли, сына Нормана Мэнли, бывшего одним из предводителей крупных забастовок в 1930-х годах, а позднее – первым премьер-министром Ямайки. Пойдя по стопам отца, Майкл Мэнли стал ведущим глашатаем глобального Юга – или «третьего мира», если использовать термины того времени. Он попытался избавить страну от колониального ига, и его послание к работникам кооперативов, занимавшихся возделыванием сахарного тростника, звучало так: «Вы должны понимать, что становитесь первопроходцами социализма»28. К несчастью, правительственный проект по внедрению социальной справедливости в сахарную отрасль начался на фоне резко упавших цен на сахар после того, как они достигли своего пика в 1974 году.
Правительства развивающихся стран не могли защитить свои кооперативы от снижающихся цен на мировом рынке, поскольку, в отличие от богатых стран, они не имели финансовых возможностей субсидировать свою сахарную отрасль на протяжении многих лет. Индийскому правительству пришлось отказаться от контроля цен в 1978 году, после четырех лет стремительного падения цен на сахар на мировом рынке. На севере Индии заводы отчаянно пытались снизить расходы на производство – например, искажая показания весов и экономя на ремонте. Производство все чаще останавливалось, и фермерам порой приходилось по много часов ждать у ворот завода. Недовольные такими перебоями, они либо снова начинали делать гур, либо переходили на другие культуры. Тем, кому повезло меньше всего, приходилось искать найти работу в других областях Индии. В Махараштре кооперативные заводы выжили за счет мелких крестьян. Руководство кооперативов, состоявшее из зажиточных фермеров, имело на крестьян достаточное влияние, чтобы не позволить им снова вернуться к производству гура. При поддержке Всемирного банка заводы Махараштры в конце 1970-х годов достигли высочайшей урожайности сахарного тростника в расчете на акр с площади, занимавшей свыше пятисот тысяч гектаров на Деканском плоскогорье29.
Всемирный банк планировал и финансировал реструктуризацию угасающей сахарной промышленности по всему глобальному Югу от Индонезии до Ямайки, и хотя казалось, что у этой организации нет предубеждений против кооперативов, предоставляемая ею поддержка неизменно вела к концентрации власти, что пагубно влияло на мелких земельных собственников, возделывавших сахарный тростник. Крупные землевладельцы и заводы имели общий интерес: они эксплуатировали огромные армии рубщиков тростника, которых, как правило, не включали в кооперативные схемы.
Ослабление кооперативного идеала на глобальном Юге было итогом не только резкого снижения цен на сахар – оно также коренилось в неизменном деревенском неравенстве и в авторитарных тенденциях некоторых наций, недавно обретших независимость. Класс сахарных плантаторов мог распрощаться со своей властью в мгновение ока, если бы их собственность национализировали, как это произошло на Кубе и Яве в конце 1950-х годов. Как бы то ни было, национализация не помогала жителям деревень – особенно в том случае, когда власть брали военные, как случилось в 1960-х годах в Индонезии и Перу. Рафаэль Трухильо, диктатор Доминиканы, решил присвоить сахарную промышленность страны лично себе и к 1957 году владел большей ее частью30.
Фердинанд Маркос, президент Филиппин, пусть и не имевший отношения к военным, тоже был диктатором и узурпатором экономической власти, отобранной у филиппинской сахарной буржуазии. На вершину власти его возвела семья Лопес – невероятно успешные сахарные плантаторы с Негроса, сумевшие со временем диверсифицировать свой бизнес31. Впрочем, после того как Маркос стал президентом, он оттеснил на второй план Фернандо Лопеса, получившего ранее обещанную ему должность вице-президента. Бросив в тюрьму племянника Фернандо, наследного принца семейного сахарного бизнеса, Маркос начал присваивать себе собственность их семьи. Люди со стороны, такие как Маркос и Трухильо, некогда угонявший скот и служивший в доминиканской армии, определенно не принадлежали к сахарной буржуазии. Президентская должность позволяла им грабить сахарную промышленность подобно тому, как задолго до них мамлюкский султан Барсбей грабил представителей египетской буржуазии – Карими – в начале XV века (см. главу 2)32. Сахарная буржуазия была беззащитна перед грубой силой деспотов. Но в отличие от мамлюкских султанов, современные диктаторы по прошествии нескольких десятилетий позорного правления были низложены, и старая колониальная буржуазия вернулась. На Филиппинах Маркоса сменила Корасон Акино, представительница влиятельной семьи сахарных дельцов. Семья Лопес вскоре устранила ущерб, нанесенный ей режимом Маркоса, а в Доминикане точно так же сумела восстановиться семья Вичини, вернувшаяся в страну после убийства Трухильо в 1961 году.
«Соглашение Британского Содружества по сахару»: победители и проигравшие
Попытка Майкла Мэнли установить в ямайской сахарной промышленности более справедливые правила вскоре потерпела крах под тяжестью слишком сильно искаженного международного сахарного рынка. Как мы отмечали выше, цены достигли пика в 1974 году, а потом резко пошли на спад. В том же году завершилась имперская политика Великобритании, направленная на протекционизм – и стало очевидным, что лучшие карты были не у колоний, где произрастал сахарный тростник, а у крупных корпораций. Мало кто мог подумать, что в 1949 году британское правительство решит национализировать сахарного гиганта Tate&Lyle. Компания яростно сопротивлялась захвату при помощи обширной пиар-кампании: на каждом фасованном товаре, на каждом грузовике и на каждой листовке был напечатан слоган: «Тейт, а не государство» (Tate not State), который также был озвучен мультяшным персонажем по имени «Мистер Кубик».
Правительству пришлось сдаться, и национализацию отменили, но ситуация ясно дала понять: сахар стал делом общественных и имперских интересов. В 1951 году было предложено «Соглашение Содружества по сахару» (CSA), которое гарантировало производителям стабильные цены – в среднем на 25 % выше, чем на мировом рынке. Таков был итог социальных реформ и протекционизма, который фабианцы пропагандировали в Вест-Индии33. Как мы отмечали в главе 11, отчет о тревожной обстановке в сахарных колониях опубликовал в журнале «Фабианское общество» Уильям Артур Льюис накануне Второй мировой войны. Впрочем, со временем «Соглашение Содружества по сахару» оказалось более выгодным для компаний Tate&Lyle и Booker McConnell, чем для бедняков на Фиджи, Маврикии и в Вест-Индии.
Джон Кэмпбелл,
