— Если пойдешь в Премьеры — сможешь вступить в прямую зарубу… Будешь не словом, а делом…
— Нет, Гаврил. Ты не понимаешь… Пока у них есть рычаги на местах, пока главный давит жопой кресло, пока система не перестроилась — они будут тормозить нас на каждом шагу. Если я стану Премьером — буду лучшим примером политического импотента. Мой максимум тогда: отчитываться перед Парламентом и рассказывать с каналов, как мне сложно и как многое мешает. Это убьет рейтинг быстро.
— А нам нужно, чтобы убивало медленно?
Гаврила задал вопрос, чуть склонив голову и глядя на Костю с лукавой улыбкой…
Костя, говоривший до этого вполне серьезно, снова съехал на такую же в ответ.
— Желательно…
И ответил для кого-то абсолютно неопределенно, а для Гаврилы — яснее некуда. На осень у Победителя новые планы. Там снова выборы — уже местные. Дальше — Президентские. Костя метит… Выше звезд.
Гаврила рад будет поучаствовать.
Противники уже не рискнут недооценить. Но их подсечки будут куда более жесткими. Потому что теперь он должен не просто упасть, разодрав коленки, чтобы неповадно было лезть в большие игры взрослых дядь. Теперь он — главный игрок. Отчасти мартышка с гранатой. Отчасти расчетливая сволочь. Отчасти безумный идеалист. Смесь страшная. Особенно для тех, кто его разозлит. Его готовы уничтожить. Он должен быть готов к тому, что попытаются.
— Не пойду в Правительство. Поработаю в Парламенте. Юристы пусть пишут, я буду лоббировать. Правительственное будем принимать быстро, Президентское ситуативно блокировать. Если находим дерьмо — орем об этом так, чтобы услышал даже глухой. Если он будет вносить что-то безобидно-бессмысленное — примем. Если что-то важное — с нас улучшенная альтернатива. У нас есть меньше года, нужно использовать их правильно. Падение будет, я это понимаю. Но нам нужен второй тур. Там я его сделаю.
— А потом Агата тебя грохнет…
Гаврила заключил со знанием дела, Косте ничего не оставалось, как снова хмыкнуть, оборачиваясь на секунду к окну. На дорожке Агаты уже не было видно. Он скользнул взглядом в сторону ворот. Будто притянуло.
Она стояла у них с коляской. Рядом носился Бой. Наверное, решила прогуляться на речку. Вот и хорошо…
Он сейчас здесь закончит и туда подойдет.
Каждый раз, когда Агата выходила за замки, Косте становилось немного тревожно. Приходилось себя одергивать и напоминать, что волноваться не о чем. Они с малым в безопасности.
— Я хочу попробовать, Гаврила. Ты же понимаешь…
Костя через силу оторвал взгляд, а потом признался другу честно, получил в ответ уже куда более серьезный взгляд и кивок.
Как ни странно, Гаврила правда понимал. Костя поговорил с ним начистоту не сразу. Он далеко не сразу себе же смог объяснить, чего хочет. Дальше была Агата и его неопределенное обещание построить не такой мир, какой сломал их всех.
После этого с Гаврилой было уже проще.
Ведь на самом деле, он хотел того же для себя. Для Поли. Для того ребенка, которого уже не будет. И для тех, о которых они очень осторожно и со страхом мечтают.
Они все — дети системы, которой годами не было дела до них. Для которой Агата — преграда. Гаврила и Костя — человеческий мусор. Полина — марионетка. Отчасти такая расстановка ролей обусловлена личными особенностями людей, которые по воле случая были их безразличными родителями, родней, просто алчными знакомыми. Отчасти — общим состоянием безразличия, которым пропитан воздух. Костя не собирался играться в социализм и заставлять трудяг платить за бездельников, а ещё сплочать то, чему не свойственно сплочаться. Но он собирался сделать так, чтобы миллион обходных тропок поросли травой, а у людей появились определяющие путь дороги.
У беспризорников. У перепуганных девочек. У жертв. У запутавшихся. У нуждающихся в помощи. У желающих менять свою жизни. Расти над собой. У желающих подняться, если упали. У каждого.
Испытывать страх при этом должны не они, а виноватые. Они же должны преодолевать. Сложности — для них.
Эта формула на словах казалась очень простой, но реализовать её…
Спроси Гаврилу Костя, верит ли он, что другу удастся это сделать, он ответил бы честное: конечно же нет. Утопию построить невозможно. Но он уважал Костю за стремление. Это было куда более благородным, чем обычная жажда получить свой адреналин на новой высоте, с которой они начинали.
— Понимаю. Мою кандидатуру ты знаешь…
Костя снова кивнул, поднимая ненадолго взгляд в стену перед собой над головой Гаврилы. Последние несколько недель Гаврила носил ему уже совсем другие папочки. Давно не до моделек. Теперь — толпа технократов разной масти, степени образованности, возраста и пола. С кем-то Костя встречался лично. Кого-то предлагали из уже сформировавшейся команды. Кого-то отсеивали ещё на этапе первого изучения.
Парадокс состоял в том, что вокруг — множество образованных людей. Но большинство из них — тщеславные, распальцованные пиздаболы. А кто не пиздабол — тот не особо-то рвется, потому что не дебил. И часто кажется, что у них неограниченный выбор без выбора.
Но своих непременно нужно найти. Желательно честных. Желательно мотивированных не присосаться к кормушке. Желательно тех, кто свой путь от беспринципного говна к человеку уже прошел. Тех, с кем можно говорить и чувствовать, что на одном языке.
Наверное, это задача была для Гаврилы куда более сложной, чем все предыдущие. Самой ответственной. И самой интересной.
Своего Премьера он нашел. Косте предложил.
Они даже уже встречались.
Гордеев не сказал ни да, ни нет. Думал.
Правда осталось-то очень недолго. Они должны сформировать правительство в сроки. Поэтому откладывать некуда. Нужно решать.
— Вы с главным по министерствам договорились до чего-то?
Гаврила спросил, Костя показательно закатил глаза. Все встречи и разговоры с человеком, возглавляющим государство, заканчивались тем, что Костя вставал и уходил. Потому что его готовность дать палец расценивалась как предложение отхапать руку. А рука ему нужна была самому.
Вышинский всё так же был тряпкой, которую рваным флагом подвесили в воздухе, чтобы периодически потряхивать перед бычком. Он всё так же под домашним арестом. Но теперь вроде как реально сидит дома, не отсвечивая. Главный божится, что отброс сядет. А Косте не надо божиться. Ему нужно делать.
Делать и не ставить условий — явных или завуалированных. Главный же, к сожалению, пытается.
Выторговывает портфели. Строит мосты. Лавирует, как учил. Балансирует. Идет на компромиссы.
Бесится, конечно, что приходится общаться с таким ретивым молодым мудаком с самомнением. Но продолжает это делать, потому что альтернативы у него нет.
— Он хочет себе нормальные. Я готов поделиться тем, что его не интересует. Я же не совсем дебил, чтобы давать продолжать мыть там, где они больше всего и успешней всего мыли. А он не дебил, чтобы не попытаться самые важные схемы сохранить. Он отлично понимает, как мы будем работать и на чём мы будем выезжать. Я хочу оставить ему только то, на что он имеет право.
