переулок Бойцова), который проходит от Садовой улицы до Фонтанки, назывался «Пироговской лаврой». На этом рынке продавали в основном подержанные вещи – обувь, одежду, офицерское обмундирование, иконы, церковные принадлежности, ковры, меха, хрусталь и многое другое. Особенно много было букинистических лавок, перед ними хозяева в качестве опознавательного знака клали связки старых книг.
Благоустройство Садовой улицы изменило ее вид к лучшему, хотя и сохранило ее репутацию торгово-барахолочного центра Петербурга. Кардинальным образом изменился и внешний вид Сенной площади. Изменят ли не законченная еще реконструкция и предполагаемое восстановление церкви Спаса на Сенной давнюю непривлекательную репутацию бывшего «чрева Петербурга»? Трудно сказать…
Среди «темных мест» Петербурга – Апраксин двор. Разговоры о его реконструкции и превращении в «петербургский Монмартр» идут уже не первое десятилетие, а воз и ныне там. Сегодня «Апрашка» – главная городская барахолка в самом центре города, по соседству с роскошными элитными бутиками Гостиного двора. Репутация у толкучки на Апраксином дворе – не самая лучшая, хотя товар здесь, наверное, едва ли не самый дешевый во всем городе.
История барахолки на «Апрашке» насчитывает почти полтора века. Одним из самых страшных воспоминаний, упрочивших «нечистую» репутацию Апраксина двора, стал грандиозный пожар 1862 года, когда огонь охватил не только рыночные постройки, но и соседние дома. На Фонтанке заполыхали баржи с товаром, в воздух взлетели пороховые и оружейные магазины Апраксина двора. Но, несмотря на пожар, через некоторое время рынок ожил и никогда отсюда не исчезал.
А по данным экспертов Международного агентства исследований пространства и времени, побывавших на «Апрашке» в начале 2000-х годов, здесь мы имеем не что иное, как дыру во времени. Существует немало легенд, что здесь пропадали люди. Говорят, еще в советские времена пациент психиатрического отделения городской клинической больницы Николай Бахрушин убеждал всех, что он – мещанин Сергей Прокофьев, «потерявшийся» в Апраксином дворе в 1898 году. Он знал уникальные подробности столичного быта конца XIX века, но доказать свой «провал во времени» не мог. Говорят, это не единственный случай «пропавших» людей в Апраксином дворе. Среди них будто бы были «купцы», «мещане», «городовой» и даже… «энкаведешник».
«Нехорошим местом» из-за обилия воров и всякого темного люда считался Лиговский проспект почти на всем его протяжении, особенно у Николаевского (Московского) вокзала и за Обводным каналом.
«От Обводного канала вплоть до Невского проспекта по обе стороны Лиговки тянутся красные вывески извозчичьих резиденций: гостиницы, трактиры, чайные, закусочные, питейные дома, портерные лавки, ренсковые погреба», – писал в конце XIX века известный столичный журналист, знаток «язв Петербурга» Николай Животов, описывавший картины «убожества и грязи» этого «извозчичьего квартала». «Ничего более зловонного, грязного, тесного, смрадного, убого нельзя себе и представить, – замечал он. – Извозчичьи дворы – это злая ирония над цивилизацией XIX столетия…»
В начале 1910-х годов, когда для прокладки на Лиговке трамвайной линии был вырублен бульвар, «отцы города» обещали, что Лиговка перестанет носить воровской характер – исчезнут те «подонки общества», которые находили себе приют на скамейках. Однако хоть от бульвара не осталось и следа, но количество лиговских хулиганов не уменьшилось. Лиговка так и осталась во власти хулиганов, нашедших себе приют среди груд развороченной земли.
По старой легенде, «нечистым» считается место у подножия Поклонной горы в северных окрестностях Петербурга, где будто бы сожгли тело Распутина. Считалось, что тело «старца», извлеченное в дни Февральской революции из его временной могилы в Царском Селе, было затем сожжено у Поклонной горы, недалеко от дачи знатока тибетской медицины Петра Бадмаева. Сожжение якобы продолжалось шесть часов, а когда пламя сделало свое дело, пепел погребли под снегом. Свидетельства об этом можно встретить в воспоминаниях думского деятеля Владимира Пуришкевича и французского посла Мориса Палеолога.
Однако последние находки и сообщения говорят о том, что все было совсем не так. В марте 1917 года тело «старца» действительно извлекли из могилы – его должны были в наглухо заколоченном вагоне отправить в Петроград и захоронить на Волковском кладбище, чтобы раз и навсегда покончить с этим «наследием царского самодержавия».
Тело «старца» на самом деле намеревались сжечь на костре у Выборгского шоссе, но затем труп забрали в котельную Политехнического института, где и сожгли в топке, о чем был составлен подробный протокол. Что же касается действа у Поклонной горы – возможно, там происходило ритуальное языческое сожжение чучела Распутина…
Традиционно «плохими местами» считались обширные городские свалки, известные под названием Горячее поле. В окрестностях Петербурга их было несколько – эти места давно уже вошли в городскую черту.
Одно Горячее поле находилось напротив Новодевичьего монастыря на нынешнем Московском проспекте и тянулось мимо Митрофаньевского и Громовского старообрядческого кладбищ, а затем на три – четыре версты за Московскую заставу, параллельно Московскому шоссе. Часть Горячего поля, прилегавшая к Митрофаньевскому кладбищу, была отведена под свалку городского мусора, а на части, близко подходившей к городским скотобойням, возникли «целые курганы мусора» – со скотопригонного двора. Отбросы на Горячем поле постоянно прели, курились, над ними колыхался зловонный густой туман.
Летом Горячее поле становилось обиталищем питерских «бомжей» – обитателей ночлежек. В грудах мусора «босяки», как их называли, выкапывали себе норы, пещеры или просто ямы для ночлега. «О Горячем поле ходит дурная слава: оно служит притоном для босяков, воров и прочих рыцарей печального образа, – писал в начале ХХ века знаменитый бытописатель столицы журналист Анатолий Бахтиаров. – По праздничным дням здесь, сидя на траве, дуются в карты и в орлянку. По вечерам не пройди: ограбят. Все босяки группируются на партии или шайки, в каждой шайке – свой вожак, имеющий на них огромное влияние. Шайка состоит человек из пяти, восьми и более». А все для того, чтобы шайке было гораздо проще раздобыть себе провизию или ограбить кого-нибудь…
Другое Горячее поле находилось на правом берегу Невы, между лесом Чернова и беляевскими кирпичными заводами, теперь это примерно в районе Народной улицы. Здесь также находилась огромная свалка, куда свозились отходы многочисленных предприятий правобережья. По воспоминаниям очевидцев, над свалкой стоял удушающий смрад – тут постоянно тлело, чадило и горело все, что могло гореть. И так же, как и на Горячем поле Московской заставы, здесь жили «босяки». В холмах и грудах мусора они строили себе некое подобие нор и землянок…
Мрачную известность в Петербурге долгое время имел Сытный рынок на Петербургской стороне, площадь перед которым почти полтора века, до 60-х годов XIX столетия, была местом публичных казней. Во времена Анны Иоанновны, когда бироновский произвол практически не знал границ, именно здесь проводились для устрашения некоторые казни того времени. Эшафот каждый раз делали новый, деревянный, и после казни сжигали. Были случаи, когда эшафот сжигали вместе с трупами казненных.
