Курлов почему-то позже не вспоминал, ограничившись общими фразами.
— Так как вы приступили к исполнению обязанностей председателя Совета министров, — начал Курлов, — то не угодно ли, чтобы я немедленно подал в отставку, ибо, при возложенной на меня обязанности руководить всем делом охраны порядка в Киеве, вы можете считать меня виновным в случившемся.
— Я не считаю нужным обсуждать в данную минуту степень виновности кого-либо в происшедшем. Всё будет в своё время выяснено следствием. Что же касается решения об увольнении кого бы то ни было из чинов министерства внутренних дел в административном порядке, оно будет зависеть от лица, которое государю императору угодно будет назначить на должность министра.
Коковцов всегда говорил витиевато, но доходчиво, и Курлов понял, что решать этот вопрос Коковцов скоропалительно не будет — ведь он сам ещё не утверждён государем на первую должность в правительстве. Хорошо зная характер министра финансов, Курлов и поднял вопрос о своей личной ответственности, он был умным и изворотливым человеком. Не зря же его называли хитрым лисом.
И Коковцов произнёс фразу, которую генерал хотел услышать:
— Вы должны исполнять обязанности, возложенные на вас высочайшей властью, до отбытия его величества из Киева, ведь они на вас были возложены ранее прискорбного события.
Довольный Курлов покинул клинику.
Из сообщений “Петербургской газеты”, 3 сентября 1911 года:
“Вчера общим собранием членов суда помощник присяжного поверенного Д. Богров (Мордка Гершов) исключён из адвокатского сословия. Бывший патрон его прис. поверенный Крупнов уже раньше несколько раз просил совет исключить от него Богрова, который судебными делами не хотел заниматься”.
Из газеты “Речь”, 3 сентября 1911 года:
“Бюллетень о состоянии здоровья председателя Совета Министров Столыпина от 2-го сентября.
12 час. дня. Констатированы две огнестрельные раны — одна в правой половине груди, другая в кисти правой руки. Входное отверстие в груди находится в области 6-го межрёберного промежутка, внутри от сосковой линии: выходного отверстия нет, пуля прощупывается сзади, под 12-м ребром в расстоянии 3-х поперечных пальцев от линии остистых отростков. Ранение в первые часы сопровождалось значительным упадком сил и сильными болями, которые министр переносил стоически. Первая половина ночи проведена тревожно. К утру наступило улучшение. Температура 37, пульс 92.
Академик Рейн. Проф. Волкович. Проф. Малков. Проф. Яновский. Д-р Афанасьев. Пр.-доц. Дитерихс".
Из газеты “Новое время”, 4 сентября 1911 года:
“Допрос П. А. Столыпина.
Киев, 3 сентября. В лечебнице, где помещается раненый председатель Совета Министров, был следователь по особо важным делам Фененко. Следователь подробно допросил П.А.Столыпина о моменте покушения на него Богровым. Показания министра записаны судебным следователем и скреплены подписью раненого министра”.
В двенадцать часов дня в Михайловском соборе было назначено молебствие об исцелении раба Божьего Петра. В собор съехалась вся знать — петербургские чиновники, земские представители, собравшиеся в Киеве. Из царской семьи не было никого. Удивительно, но даже из ближайшей свиты государя не явился ни один человек.
Позже об этом долго рассуждали в кулуарах, пытаясь понять: сообщили ли, кому следует, о молебне или никто не получил на то разрешение от своего начальства? Странная, конечно, случилась история, непонятная.
А ещё более странный эпизод произошёл в соборе, когда в нём появился Коковцов. Один из членов Государственной думы как-то небрежно обратился к нему:
— Вот, представился прекрасный случай ответить на выстрел Богрова хорошеньким еврейским погромом, а теперь этот случай упущен, потому что вы изволили вызвать войска для защиты евреев.
Коковцов рассердился и громко, чтобы все слышали, отчитал наглеца:
— Да, верно, я вызвал военную силу, чтобы защитить невинных людей от злобы и насилия, и я возьму на себя ответственность перед государем и перед своей совестью. Вам же могу только возразить, что в храме Христа, завещавшего нам любить ближнего, вы не нашли ничего лучшего, как сожалеть о том, что не пролита кровь невинных!
После молебна Коковцов разослал всем губернатором телеграммы, открыто, без шифра, требуя предупредить погромы. В ней была и такая фраза: “В выборе мер прибегать по обстоятельствам ко всем допустимым законом способам до употребления в дело оружия включительно”.
Текст отправленной телеграммы он привёз к государю. Николай II был спокоен. Прочитав текст, он одобрил телеграмму. Правда, посетовал, что полкам, вызванным в город, конечно, неприятно не быть на смотру после манёвров.
— Какой ужас за вину одного еврея мстить ни в чём не повинной массе, — грустно произнёс российский император.
Коковцов предложил ему вызвать телеграфом из-за границы товарища министра внутренних дел Крыжановского.
— Есть ли такая необходимость? — пожал плечами государь. — Для чего?
Коковцов развил свою мысль:
— По мнению врачей, Столыпин болен серьёзно. Во всяком случае, он выведен из строя надолго, и полагаю, что именно Крыжановскому следует поручить управление министерством — это по правилам старшинства. Кроме того, из обстоятельств видно, что Лыкошин на роль управления не годится, а Курлов уже первыми следственными действиями настолько скомпрометирован своими непонятными действиями при покушении на Столыпина, что едва ли вообще сможет остаться на службе.
— Почему вы обвиняете Курлова? — удивился Николай II.
— Потому что он отвечает за охрану, а преступник проник в театр. Я буду постоянно информировать вас, ваше величество, о ходе следствия.
— Что касается Крыжановского, — заметил царь, — то я не имею оснований доверять ему и потому не могу назначить министром внутренних дел, ибо мало его знаю. Без этого условия мне трудно решиться на такое назначение.
— Я не предлагаю назначить его министром, — сказал Коковцов. — Речь идёт о необходимости поручить кому-либо временно управлять министерством, потому что каждый из товарищей министра ведает своей частью, а общее руководство лежит на Петре Аркадьевиче. Назначение может произойти только тогда, когда решится участь Петра Аркадьевича...
— Кстати, как он?
— По-видимому, шансов на выздоровление у него всё меньше. За ночь выяснилось, что внутренние органы сильно пострадали.
— Я узнаю и тут ваш обычный пессимизм, — сказал Николай II, — но уверен, что вы ошибаетесь. Пётр Аркадьевич поправится, только не скоро, и вам долго придётся вести работу за него.
Второго сентября, во второй половине дня, никаких улучшений у больного не произошло, — так написал видный советский историк. Но это было не так. По мнению трёх врачей, дежуривших возле раненого Столыпина, в течение 2 сентября состояние его считалось удовлетворительным — внутреннее кровотечение остановилось, пульс и температура были нормальны, и медики полагали, что первые последствия ранений счастливо ликвидированы.
