учебниками.
— Знаю. Безобразие. Но погляди, какие цветы чудесные! Вот ромашка. Такая родная, родная. Что-то знает и не говорит.
…Когда я думал о Ляле, мне всегда представлялся простор, свет, яркая радостная обстановка. Но вот, однажды, мне довелось побывать у нее дома. Ляля захворала, и Вера Павловна велела навестить ее и передать табель.
Сбежав по каменным ступеням, я очутился в тесном коридоре полуподвального помещения. Целый ряд квартир по обе стороны, шум общей кухни, смех и плач детей — сначала я растерялся. Потом знакомый девичий голос подсказал, в какую дверь постучаться.
В маленькой комнате было чисто, опрятно, но чувствовалось, что люди живут небогато. Отец Ляли часто хворал, зарабатывал мало, все хозяйство лежало на плечах Анастасии Дмитриевны и Ляли. Но я, собственно, не об этом хотел сказать, — не о подвале, не о тесной комнате. Вскоре Ступало получили новую квартиру и это, конечно, было великим праздником; Лешка сказал, что новоселье сверкает у Ляли в глазах. Но в характере Ляли ничего от этого не изменилось, просто библиотечка поэтов переместилась на этаж выше. Именно это хотелось отметить: Ляля, как все мы, очень любила хорошие вещи, хорошую обстановку. Заходила иногда в магазины, чтобы посмотреть на хорошее, дорогое. Но вещи никогда не были для нее главным.
На другой день после уроков Лешка подошел ко мне:
— Помнишь, ты сказал: «Мы не квартиранты в отцовском доме».
Я удивленно глянул на друга, не понимая, о чем он завел речь.
— Ну ясно, — фыркнул Жилов, — уже и позабыл!.. А я, чудак, до сих пор думаю, мучаюсь, — как всегда он помолчал немного; было похоже, что думать ему легче, чем говорить, — не квартиранты! Здорово сказано. Ну, хорошо, — посмотрел он мне в глаза, — а что прикажешь делать, если мы не квартиранты? Ну, что бы ты делал на моем месте? Ну, вот я сейчас вернусь домой, открою дверь, войду в квартиру, в которой, как ты правильно сказал, я не могу и не хочу быть просто квартирантом. А в ней, в этой нашей квартире, все осталось по-старому. Как будто и суда не было. Пустая жизнь, пустые люди, а главное — плохая жизнь и люди плохие. Очень плохие, Андрюшка… Ну, что бы ты стал делать?
— Не принял бы закона джунглей.
— Ну, хорошо. Я не принял закона. А дальше? На кулачках мне с ними драться, что ли! Или перед товарищем управдомом вопрос поставить?
— Напрасно кипятишься, Леонид, у вас давно все уладилось. Напрасно только себя расстраиваешь.
— Уладилось! Да, уладилось. А я не хочу жить так: улаживать, налаживать, заглаживать, — он вдруг умолк, может быть, потому что подошла Ляля.
— Пойдем вместе сегодня, Лешка?
— Не знаю… я спешу… — рассеянно отозвался Леонид и вдруг заулыбался. — Послушайте, ребята, приходите вечером ко мне. Почитаем стихи про любовь и трудовые резервы. Кроме шуток, Ляля, почитаешь стихи. Музыку послушаем. Классическую, назло всем шумовикам. И ты непременно приходи, Андрюшка.
Мы заверили Жилова, что придем послушать классическую музыку и разошлись. Впервые за долгие школьные годы я возвращался домой один. И вдруг, уже у самой калитки, вспомнил: сегодня день рождения Лешки! Вот почему он пригласил нас посидеть, поболтать по душам!..
Вечер оказался непредвиденно хлопотливым; предстояло купить подарок, привести в порядок костюм — не хотелось ударить лицом в грязь перед гостями Жиловых. Давно собирались купить новый, но все откладывали от получки до получки, то одно требовалось купить, то другое. Совсем уж было решили к Новому году, но в самый канун праздника мама прибежала взволнованная, запыхавшаяся:
— Андрюшка, дорогой, не знаю, что и делать: в наш магазин привезли шифоньеры совершенно новой конструкции, очень удобные, красивые, поместительные.
Она так и сказала: «новой конструкции» — повторила мое любимое словечко. Ну, что было сказать?
— Если новой конструкции, — решил я, — покупай. Покупай — и все. А с костюмом подождем.
Так появилась в нашей комнате «новая конструкция», а вопрос о новом костюме был отложен.
Узнав, что я собираюсь на именины к Жиловым, мама поспешила мне на выручку, помогла отутюжить борта на пиджаке, надушила и положила в карманчик цветной батистовый платочек, отпустила из неприкосновенного запаса небольшую сумму денег на подарок:
— Ты ж смотри, — напутствовала она меня, — к приличным людям идешь.
Она слышала об истории Егория Григорьевича Жилова, но знала также, что обвинения, выдвинутые против него, не подтвердились, и объясняла все происками завистников.
— Не урони себя!
Как все простые люди невысокого достатка, она очень дорожила своим единственным богатством — порядочностью.
— Ну, что вы, мама!.. — ответил уже в дверях и поспешил на именины.
По дороге заглянул в магазин, но, к сожалению, ничего хорошего выбрать не мог. Настроение мое совсем было испортилось, но тут на улице, на открытом лотке, случайно бросилась в глаза обложка маленькой красивой книги. Это был томик любимого поэта Ляли.
«Лешке будет приятно получить этот томик, — подумал я, — тем более, что и Ляля придет и, наверно, согласится почитать стихи».
И вот с маленьким томиком и с самым чистым чувством, какое только бывает в день рождения лучшего друга, в погожий весенний вечер я направился к товарищу…
В доме Жиловых тихо. Не слышно ни гостей, ни музыки, не видно цветов. Самый что ни на есть будничный день.
Лешка мне очень обрадовался: «Молодец, что пришел. Ценю. Хвалю и тому подобное». Потом шутя представил меня Ляле:
— Знакомьтесь — соседка по парте!
— Я никогда не была и не стану соседкой товарищу, — не принимая шутки, строго проговорила Ляля. Я видел, что Леонид насупился, и поспешил вручить подарок:
— А это от меня. Расти большой!
— Не забыл! — удивился Лешка, и глаза его заблестели по-мальчишески радостно. — Ну, спасибо, Андрюшка. Честное слово, напрасно ты все это… — и тут же принялся перелистывать и разглядывать книгу, видно, подарок пришелся ему по душе: такой маленький изящный томик в прекрасном переплете. Завидев томик, Ляля подошла к нам, заглянула в раскрытые страницы:
— Чудесная книга. И я такую Леше подарила.
Я так и обомлел — значит, мой подарок не первый и не единственный!
А Лешка посмеивается:
— Ничего, друг, все отлично: у вас с Лялей одинаково изысканные вкусы.
— Но это перевод, — перебила Ляля, а я подарила Леше в подлиннике. По-моему, не следует читать родных поэтов в переводе.
— Вот и хорошо, — подхватил Леонид, — теперь мы можем судить о качестве переводов. Поговорим, поспорим. Честное слово, мне очень дорого, ребята…
— Ну, если перевод, — немного успокоился я, — это уже совсем другая книга, ничего похожего!
Мы уселись рядышком на диване, и, конечно, сразу разгорелись споры. Впрочем, я больше слушал, разглядывая обстановку.
