явней онемечивался сам и, казалось, ищет из этого славы.
В эти дни Оттон Горн, один из его поверенных, вбежал к князю смущённый и неспокойный. Всё, о чём до сих только догадывались, выступало всё больше, явней, как неизбежная угроза. Оттон давно уже старался склонить Лешека к действиям, а более решительное выступление откладывал.
– Ради распятого Бога! – сказал Оттон. – Уже нечего тянуть! Нельзя терять времени… нужно предотвратить зло. Нас окружают враги.
Чёрный слушал и, перебирая рукой бороду, стоял такой равнодушный, точно ему донесли о вещи незначительной или неправдоподобной.
– Что же нового? Что нового, мой Оттон? – сказал он, беря в руку меч и с отвлечением рассматривая его. – Что ты опять узнал?
– Дай Бог, чтобы это было ложью! – произнёс немец с тяжёлым вздохом. – Все предают вашу милость. Жегота, воевода Краковский, Варш, каштелян с собранными землевладельцами тайно пошли против князя Конрада. В его лагере уже есть тот старый предатель епископ, что его первый уговорил и привлёк. Януш, воевода Сандомирский, каштелян Кристин, целая толпа сандомирцев также с ним. С нами практически никто не остался.
– Как это – никто? – сказал холодно Лешек. – Вчера были тут Леливы, был Ярослав Срениава, были двое Запранцов и Рожичи.
– Так и вчера были те и много других, для того, чтобы скрыть своё предательство, а сегодня нет ни одного. Все ушли.
Лешек поднял голову – его это ничуть не встревожило.
– Ушли? – спросил он. – Ба! Обойдёмся без них.
Оттон не разделял этого спокойствия пана – был взволнован и испуган; не мог перелить в Лешека своего страха.
Тут же за Оттоном вбежала в княжескую каморку Грифина. Некогда здоровая русинка, она была дивно изменившейся от преждевременной старости. В лице усталость, его неспокойная дрожь, болезненная кожа пробуждали жалость к несчастной.
Она схватила за рукав одежды отворачивающегося мужа.
– Значит, все нас покидают! – воскликнула она. – Иди, пошли, присмотрись! В замке практически пусто! Даже солдаты, которых подговорили, ночами сбегают. Явный бунт! Нужно наказание, нужна угроза!
Лешек с хладнокровием возвысил голос и велел позвать старого Кжижана. Он ещё служил и командовал отрядом в замке.
Кжижан, одевшись, пришёл с лицом хмурым, точно пристыженным.
Он остановился на пороге, склонившись к коленям князя.
Лешек чуть ли не весело подошёл к нему.
– Что, старик? Правда, что люди от нас убегают? Что вы им сделали, что нас не хотят? Много у тебя их осталось?
Старик не спешил с ответом, переворачивая в руках шлем, снятый с головы.
– Милостивый пане, – сказал он, – не знаю, на что они могут жаловаться, потому что еда, одежда и оплата приходили вовремя. Плохие люди подговаривают. Ушло много… Последней ночью также около двадцати ушло.
– Если бы на замок напал неприятель, было бы с кем ему сопротивляться? – спросил Лешек равнодушно.
Кжижан покачал головой.
– Трудно! – сказал он. – Людей мало, да и за тех, что есть, я бы не поручился.
– Разве за валами и остроколом с горстью против тысяч нельзя защищаться? – спросил князь. – Ведь мещане в костёле Св. Ежи оборонялись татарам и не сдались.
– Татарам! – ответил Кжижан. – С ними это иная вещь.
Когда татарин один раз себе нос о стены разобьёт, другой раз уже не идёт на них. Татары замков не берут.
Он замолчал. Лешек внимательно смотрел на него и думал.
Солдат продолжал дальше:
– Придут такие, которые знают тут все входы и выходы так же хорошо, как мы. Будут знать, как и когда подкрадываться, с которой стороны приступать к штурму. Мы с ними не справимся.
Грифина, видя на устах мужа улыбку и равнодушие в его лице, ломала руки и указывала на него Оттону, точно хотела говорить:
– Смотрите, каков он!
Лешек и теперь не показывал ни малейшей тревоги.
– Значит, у нас так плохо? – спросил он. – Ба! Ну, тогда однажды с ними будет хорошая война, побьёмся, как подобает, и прочный мир заключим. Сейчас ни войны, ни мира не было – это хуже всего.
Он медленно повернулся к Оттону и велел позвать в замок городского старшину, войта Саса, магистрат, купцов и влиятельных людей. Потом повернулся к Кжижану.
– Для обороны вас мало, – сказал он, – ну, а для побега в самый раз?
Кжижан не понял вопроса.
– Что же? – прибавил Лешек. – Раз биться некому, нужно будет идти людей привести. Своих нет, постараемся найти чужих. Кжижан, проводите меня безопасно до Венгрии. Если нас погонят, будет с кем выйти против них.
Старик качал головой и перебирал ногами – казалось, он верит в то, что в наихудшем случае с Чёрным справятся.
Один князь стоил много.
Грифина на страже у дверей ждала решения. Это хладнокровие мужа, которого она обвиняла в излишнем равнодушии ко всему, возмущало её и гневало. Она спрашивала: Что будет?
Чёрный улыбался, нетерпение женщины забавляло его.
– Мы устроим поход в Венгрию, – сказал он, – но вернёмся сюда с куманами и рассправимся с бунтом. Немцы не отдадут им мои замки.
Он дал знак Кжижану, чтобы приказал людям собираться в дорогу.
Он повернулся к жене, немного насмешливо указывая, чтобы, если хочет поехать в Венгрию, заранее готовила свои узелки.
– Вам, бабам, – сказал он, – в дороге нужно больше, чем нам. Собирайте же свои манатки!
Шутки в минуту такой грозной опасности ещё сильнее раздражили Грифину, которая, измерив презрительным взглядом мужа, вышла, хлопнув дверью.
Что делалось в душе Лешека, люди угадать не могли. Покинутый всеми, почти в безнадежном положении он сохранял спокойствие и веру в себя, которой никто не разделял.
– Будем хорошо биться! – говорил он. – Венгры и Куманы – люди храбрые. Командовать ими будем приятно! Многие краковяне стали изнеженными. И им также не навредит, когда выйдут в поле и вспомнят рыцарское дело… Биться – здоровая вещь!
Спешили с выбором людей и оружием. Затем в сенях сделалось шумно. Оттон вёл в замок созванных немцев.
Впереди шагал огромный Сас, войт, в лосёвом кафтане, с подстриженной бородой, сильный муж с продолговатым лицом, с огромными плоскими ногами, с руками как лопаты, худой, костлявый, одновременно смешной и страшный.
Он шёл медленно, нога за ногой, точно каждый шаг мерил и взвешивал. Гладил себе то по груди, то по бороде, то по голове. За ним впереди шли одетые в новые одежды, шёлковые и суконные, другие немцы, немного похожие на него, разной полноты, много тучных и красных, с надутыми щеками, некоторые уже на всякий случай были вооружены обухом.
Увидев их, Лешек энергично вышел им навстречу в первую комнату; его лицо было спокойным, и когда они кланялись к его ногам, он сказал,
