Пётра Степаныч спит! Это его жена до полуночи бренчит на фортепьянах!
Из раскрытого окна дома правителя доносилась музыка. Под окном три нарядные девочки и мальчик танцевали польку. Дочь, смеясь, потянула отца за руку в их сторону. Скучавший воротник спросил Сысоя, кто он, кивнул и со смехом продолжил:
– Мы тут морокуем, с чего бы у них родились четверо детей, если жена бодрствует до полуночи и спит до полудня, а муж ложится на закате и поднимается после полуночи?.. Может, кто помогает?
Сысой не поддержал смешливый разговор: дочь тянула его к окнам дома правителя. Увидев их, дети перестали танцевать, с удивлением уставились на бородача и девочку в платьице. А музыка продолжала литься из распахнутого окна.
– Мои друзья! – вскинула чернявую головку дочь. – Я с ними играю.
Дети правителя бросились к ней, предлагая танцевать вместе с ними. Сысой чувствовал, что дочери очень этого хочется, но она только крепче сжала его ладонь, прильнула к бедру и помотала головой, отказываясь от игры.
Они пришли в казарму. Чемодан лежал на том же месте, где был оставлен. Сысой вытряхнул его содержимое на нары, отложил в сторону одеяло и парку, остальной багаж запаковал и положил под голову, расстелил одеяло, укрылся одеждой. Дочь прижалась к нему сбоку. А музыка все звучала. Кто-то из незнакомых служащих тихо рассказывал, что после смены правителя Шелихова правителем Костромитиновым был страшный шторм, поваливший стены крепости, переломавший крылья ветряной мельницы. Сысой переспросил, не путает ли чего рассказчик: такой шторм был после смены Шмидта Шелиховым. Но служащий уверил старовояжного, что слышал о буре от надежного человека. Он попытался расспросить Сысоя о предыдущей, но тот, зевая, уклонился от рассказов.
Они с дочкой быстро уснули, несмотря на обычный шум. Сысой часто просыпался в ночи от того, что она нащупывала его рукой, проверяя рядом ли отец. Окончательно он пришел в себя только на рассвете. Чана или Чугунок, как он ее называл, мирно посапывала, намотав край его рубахи на кулачок.
После завтрака надо было встать перед правителем конторы. Новоприборные спутники Сысоя похмельно кашляли, растирали опухшие лица, вчера они хорошо отметили окончание морского похода и прибытие к месту службы. Сысой попросил дочь подождать его в казарме, но и на этот раз, перехватив её испуганный взгляд, махнул рукой и взял с собой.
Правитель Росса Петр Степанович Костромитинов с чисто выбритым лицом и уже запаленный делами прибежал к конторе в мокрых сапогах. Поверх белой шелковой рубахи и жилетки на нем был аккуратно отглаженный сюртук, шея повязана платком. Выглядел купец как статский в среднем чине, смахнул со лба испарину, доброжелательно взглянул на Сысоя, улыбнулся девочке.
– Моя дочь, – пояснил Сысой. – Оставил после прежней службы, да у обоих душа истомилась разлукой.
Правитель с пониманием кивнул: «Знакомы-знакомы, как же! Певунья!» И стал торопливо расхаживать перед прибывшими на бриге, на ходу приступая к делу.
– Уж тебе-то не буду жаловаться, – вскинул глаза на Сысоя. – Думаю, не хуже меня знаешь, как к нам относится Главное правление: мы для них, кроме как прокормить самих себя, ни на что не способны. На Ферлонах у меня шесть алеутов и три индейца. Добыча смехотворная. Наслышан о промысле твоих лет и не доверяю тамошнему передовщику.
– Понимаю! Дело привычное, места знакомы! – Сысой с улыбкой обернулся к дочери, как и предполагал, ему предстояла прежняя служба: – Поживем на Камнях?
– Поживем! – радостно кивнула она.
– Поживем ли? – Со вздохом покачал головой правитель, продолжая вышагивать взад-вперед. – Директора Компании все больше склоняются к упразднению Росса, хотя мексиканцы готовы поделиться с Россией землями Северной Калифорнии ради признания их республики. Но наше правительство боится революций, прокатившихся по Америке. А граждане Соединенных Штатов толпами заселяют берега залива Сан-Франциско и не имеют надобности в неприступной скале Росса… Которую, говорят, ты и нашел! – С насмешкой взглянул на Сысоя.
– Сколько помню себя здесь, – пожал плечами Сысой, ничуть не смущенный известием, – директора только тем и занимались, что вредили… Да, я первым высмотрел это место. Кускову оно понравилось и другим.
– Понимаю! – Правитель рубанул ладонью воздух. – После Ситхи вы заботились о безопасности, а для пашни и скотоводства место весьма неудобное. Что поделаешь? – Развел руками. – Так вот, тебе на выбор – Ферлоны или строительство кирпичного склада на пристани Малого Бодего. Сменишь тамошнего служащего креола, он слишком часто ошибается в счете.
– Приказчик из меня плохой! – Скривился Сысой. – Всю жизнь по промыслам.
– Тогда подбери партовщиков и смени партию на Камнях. Пока послужишь с обычным жалованьем, а позже, если дела поправятся, напишу прошение в Ново-Архангельскую контору.
Сысой кивнул, не уточняя посул про жалованье. С тех пор, как расстался с сыном и у него оставались деньги, полученные в Охотске, он не думал о них, но из сказанного правителем понял, что Хлебников не умолчал о его прежних заслугах.
– Знаю, что сам крестил дочку! Надо бы по полному чину да попа нет! – Кивнул на девочку Костромитинов. – Я бы дал на нее детский пай.
– Можно и по полному чину! – пробормотал Сысой, глядя в сторону. – Он уже думал о том, кого взять на Ферлоны. Из старых, знакомых партовщиков никого не осталось, но их заменили новые, присланные с Кадьяка. Директора и правители все еще надеясь, что промысел калана восстановится, партию держали при крепости и мучили полевыми работами. Партовщики ловили рыбу возле устья речки и в море, промышляли оленей. Среди них были дети знакомых охотников, среди креолов – фамилии знакомых старовояжных стрелков.
Правитель кивком головы показал, что разговор закончен и стал наставлять новоприбывших служащих, стоявших перед ним с печальными лицами. Сысой с дочкой, вцепившейся в его руку, проходил весь день по делам, из кадьяков отобрал шестерых партовщиков с женами и детьми, из креолов взял в помощники молодого парня со смышленым лицом, разве что черноглазого и черноволосого, а так мало чем отличавшегося от русского служащего: даже с синяком под глазом, а взял его лишь потому, что тот сам об этом попросил, назвавшись Емелей, сыном старовояжного стрелка Ивана Урбанова и матери-тлинкитки.
– Так и подумал, что ситхинский колош! – рассмеялся Сысой.
Креол ничуть не обиделся, что назван тлинкитом и добавил о себе:
– Мал-мал говорю не только с колошами, но и со здешними индейцами, – невольно коснулся пальцами синяка
