Книга В доме на холме. Храните тайны у всех на виду - Лори Фрэнкел

«Фу-у» усилилось до какофонии. Вот такими он их любил. Он нашел и мороженое, и фадж, который надо было разогреть, и вишенки, ярко-розовые от какого-то ядреного рассола — вероятно, в случае Апокалипсиса его будут использовать как топливо.

— Ну, и чем вы, ребята, занимались весь вечер? — Рози начала нарезать бананы. Почему бы не закинуться витаминчиками?

— Держали свои ручонки при себе. — Бен добыл тарелки и ложки.

— Тем хуже для вас, — поддел его отец.

— Если папа, трогающий за задницу маму, — это худшее, что случилось с тобой на первых школьных танцах, значит, дела у тебя очень даже хорошо, — поздравил Ру сестру. — Бен в восьмом классе пошел на хеллоуинские танцы в костюме робота с фальшивыми руками спереди роботского тела, и, когда он пригласил Кайенн танцевать, они всю ее облапали. Его впервые допустили «к телу», а он все упустил, потому что это были не настоящие руки!

— А помнишь, как Алекси Гаверски попросила тебя заново завязать ей поясок на ежегодном «весеннем обострении»? — Бен мог играть в эту игру всю ночь, и у него не кончились бы порочащие Ру сюжеты. — Ты привязал его к радуге из воздушных шариков, и она потянула за собой всю эту штуку вместе со звуковой аппаратурой, когда Энди Кеннеди пригласил ее танцевать.

— На отчетный концерт в восьмом классе, — Орион даже не соизволил отвлечься от топингов, которыми посыпал мороженое, — все должны были надеть белый верх и черные брюки, но Ригель явился в своей желтой майке.

— И какое отношение эта история имеет к школьным танцам? — Ригель стащил с себя носки и запустил их в мороженое Ориона.

— Такое, что ты опозорился.

— Та футболка была почти белая!

— Она была цвета банана.

— Она была бежевая!

— В общем, Ригелю пришлось просить рубашку у кого-то взаймы, но единственной, у кого нашлась запасная, была Мэнди О’Лэки, и эта рубашка была вся в оборочках, с подушечками, такая женственная спереди, что у Ригеля будто выросли сиськи.

— Откуда бы он их взял? — пробормотала Поппи.

— А в «Двенадцати днях Рождества»[26] он должен был петь соло строчку «двух горлиц», и ему пришлось спеть ее двенадцать раз, и каждый раз, когда он пел, все покатывались от хохота.

— Одиннадцать, — педантично поправил Бен.

— Дурачина! В Рождестве двенадцать дней! — фыркнул Орион.

— Дурачина! В первый день она получает куропатку на грушевом дереве и больше ничего.

— А откуда вы знаете, что это она, а не он? — спросила Поппи.

— Потому что парням на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — заявил Ру.

— Никому не на фиг не сдалась куропатка на грушевом дереве на Рождество, — не согласилась Поппи.

— И что, подарки кажутся странными только в этом пункте? — спросил Бен. — Думаешь, этот человек — каким бы ни был его гендер — серьезно внес в свой список пожеланий десять скачущих лордов?

Рози улыбнулась Пенну. Она чувствовала, что может сидеть за своим кухонным столом, есть мороженое вместе с семьей и слушать этот разговор до скончания веков. Эти дети, ее множества, — они могли вырасти. Могли уехать Туда. Могли стать — и станут — новыми, изменившимися, настоящими взрослыми в процессе становления людьми, которых она не будет узнавать, людьми, которых не может вообразить. Заново переделанными. С ними будут происходить чудеса. Они будут трансформироваться. Творить волшебство. Но они были ее историей, ее и Пенна, так что, как бы широко они ни разбрелись, они всегда будут здесь, с ней.

— Поверить не могу, — сказала она мужу, пока отпрыски обсуждали сравнительные преимущества доящих доярок перед плавающими лебедями.

— Во что?

— Это же твоя счастливая концовка!

— А я говорил.

— Говорил, это да.

— Но это не она.

— Нет? — Рози улыбнулась. Она никак не могла перестать ему улыбаться.

— Даже не близко. — Пенн никак не мог перестать улыбаться в ответ.