они пели, пританцовывали.
Перед тем как вытащить кита лебедкой на берег, Оттой забрался на его спину и, опустившись на колени, исполнил обряд благодарения:
– Ръэвыт[104], ты наш прародитель. Спасибо тебе за то, что кормишь чукчей. Прости, что делали больно, но без твоего мяса и белоснежного сала чукчи умрут.
Как только морской исполин оказался на берегу, рабочие приступили к разделке. Ловко орудуя остро заточенными кривыми ножами, насаженными на длинные черенки, рассекали эластичную шкуру на квадраты и вынимали ее вместе со слоем жира. Открыв доступ к мясу, вырезали его такими же квадратами. Помощники наполняли ими принесенные жителями поселка мешки и ведра. Раздавали без ограничения – кто сколько унесет. Довольные люди тут же спешили с «добычей» домой. Самые нетерпеливые на ходу отрезали кусочки и, не жуя, глотали. Но все же первые куски мяса, по традиции, отведали сами китобои.
– Китовая шкура со слоем сала для нас самый любимый деликатес, – пояснил Оттой. – Едим сырым. Попробуйте, это очень вкусно, – бригадир протянул Корнею бурую полоску с белоснежным салом.
– Действительно вкусно, – согласился тот, съев ее.
Рабочие артели тем временем вырезали из громадной пасти сероватые, невероятно гибкие и прочные роговые пластины китового уса. Они, словно листья книги, были плотно прижаты друг к другу. По краю пластин свисала бахрома, образующая подобие щетки. Через нее киты отцеживают моллюсков, мелких рачков, рыбешек и планктон. Когда все пластины были вырезаны, их связали в пачки и сложили отдельно.
Некоторые подходили к ним и, соскоблив ножом белый налет, с наслаждением слизывали его языком. Эту «вкуснятину» Корней пробовать не решился.
Сумерки сгущались. Мгла, подсвеченная багровым закатом, заливала берег, но артельщики не прекращали работу. Когда взошла луна, на берегу остался лишь голый скелет с торчащими ребрами (их потом используют при строительстве яранг).
Большую часть мяса и жира на тележках перевезли в ледник, вырубленный неподалеку от берега. Этот запас, еще не раз пополняемый в течение лета, поможет жителям поселка пережить долгую зиму. Внутренности забрала звероферма для голубых песцов. Почти все оставшееся мясо отправили в цех для засолки в бочках. Туда же перевезли китовый ус. Из него изготовят щетки, сувениры, заготовки для защиты полозьев нарт.
Самые нежные куски с хвостовой части туловища сложили в леднике отдельно – для общего праздничного стола, который накрыли на следующий день. На берегу запалили костры, повесили котлы. Вскоре в воздухе завитал, призывая жителей поселка, соблазнительный аромат. Берег наполнился звуками бубнов, песнями, танцами. Со звонкими криками носилась ребятня.
Глядя на всеобщее веселье, Корней подумал: «Какой стойкостью, каким характером надо обладать, чтобы, родившись на голой, промороженной земле в окружении льдов, не только выживать, но и сохранять способность так радоваться жизни».
После китовой охоты минуло десять дней. За это время окружающие поселок холмы преобразились. Снег сошел. Сквозь бурую прошлогоднюю траву из оттаявшей земли выстрелили синие, красные, белые, желтые цветы, образовавшие красивый, пестрый ковер. К сожалению, эта красота оказалась недолговечной. Уже через пять дней от нее осталась лишь однотонная зеленая щетина.
Скитник к тому времени успел обследовать весь поселок и его окрестности. Поднимался на еще заснеженные сопки, где видел отпечатки медвежьих лап. На расползающемся снегу они казались особенно огромными. На протаявших участках краснела сохранившаяся с осени брусника. Побывал на метеостанции, звероферме, проведал Орлова, познакомился с братом Романа.
Прошелся и вглубь залива. Узкие карнизы, уступы, расщелины, пустоты, ниши скалистых берегов были усеяны гнездами птиц. Резкие крики кайр, пронзительные вопли маевок, хриплые голоса бургомистров, свист чистиков сливались в глухой, далеко слышный гвалт, заглушающий даже шум прибоя. Небо было серым от тысяч пернатых, беспрестанно снующих к морю и обратно, чтобы выкормить своих птенцов. Все обитатели птичьих базаров отличные ныряльщики, и без рыбы или рачков никто не возвращается. Среди скал мелькали черные косматые головы мальчишек. Размахивая сачками, они ловили птиц на лету.
И теперь Корней не знал, чем еще заняться. Ему была в тягость царившая в поселке скученность, слякоть, угольная пыль. А до прихода «Арктики» еще не меньше месяца.
Скитник развернул свою замусоленную, потертую на изгибах карту и нашел на ней залив Лаврентия. Хорошо изучив ломаную линию его берегов, решил, вместо того чтобы маяться в ожидании парохода, ехать в Уэлен и поджидать «Арктику» там.
Когда бригадир вернулся с работы, Корней, несколько смущаясь, обратился к нему:
– Оттой, я вам всем очень благодарен за гостеприимство. Люди у вас хорошие, добрые, но хочу отправиться в Уэлен, чтобы по дороге посмотреть, как чукчи в стойбищах живут. В Лаврентии ведь даже настоящей яранги нет. До парохода еще долго, добраться успею. Думаю завтра выехать.
– Корней Елисеевич, я вас понимаю, только как вы через залив переправитесь? По берегу далековато. Бухта у нас языкастая – километров на шестьдесят в материк уходит, и берега крутые.
– Да как-нибудь, не привыкать.
– А знаете, что? Мы послезавтра опять на охоту идем. Вас на байдаре можем переправить.
– Спасибо, Оттой! Отличный вариант.
Чукчи. Уэлен
Волны с ленивым шуршанием накатывали на косу, заваленную темно-зелеными водорослями вперемешку с поплавками от сетей. Здесь особенно сильно ощущался запах йода. Байдара, подняв донную муть, мягко наехала на эту мешанину.
