Мое тельце начало напоминать маленький спичечный коробок. Слишком крохотный для той невероятной, огромной любви, которую я испытывала.
Все во мне поднималось и опускалось. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Как морской прибой во время штормового предупреждения.
Я все еще тряслась от обуревавших меня чувств.
— Я увижу Париж?
Мне не верилось.
— Ты не просто увидишь его. Ты его почувствуешь. Потрогаешь, понюхаешь и если нужно, то даже облизнёшь. Ты покоришь его, Тэдди. Беспощадно завоюешь этот город.
— А если я в него влюблюсь?
— Влюбишься в Париж?
— Да.
— Это неизбежно. Но я постараюсь не ревновать. Или хотя бы не слишком сильно.
Артур озорно усмехнулся, каким-то образом покоряя меня еще больше.
Знаете, я, может, не разбираюсь ни в Прусте, ни в Ницше, ни в биографии Теодора Рузвельта, но мне известна одна простая истина:
— Я люблю тебя, Артур.
— Артур? Я целую вечность уговаривал тебя произнести мое нормальное имя, а сейчас хочу услышать другое. Просто, чтобы знать. Что мы — это все ещё мы.
— Артур Кемминг из Восточного Суссекса по кличке Даунтаун. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Рузвельт.
— И я в шоке, что ты правда надел леопардовые носки.
— Хайд был довольно убедителен в своем приглашении.
— Он пугал тебя состриженной бородой Джека?
— Да. И скунсами.
Я усмехнулась. Типичные грязные приемы Хайда.
— Это твои первые цветные носки.
— Мои первые любимые носки.
— Это посвящение. Поздравляю. Теперь все официально, — объявила я.
— Что?
— Ты. Официально. Картер.
Артур бережно поправил прядь волос, упавшую мне на глаза.
— Да. И я объявляю перемирие в каждой войне, которую ты ведёшь. Тебе больше не нужно будет бороться или что-то доказывать. Оставь все битвы мне.
— Все, кроме одной.
Потому что мы с Джулианом снова соревнуемся. В этот раз за лучший подарок на свадьбу родителей.
Сменив каблуки на удобные высокие кеды, я взяла с креслица свою маленькую гитарку и вместе с Артуром вышла на задний двор, где уже вовсю разворачивалось празднование.
Играла музыка, лопались шары, летали пробки из-под шампанского. Сумасшедшее леопардовое месиво вреди праздничных шариков.
Все дети в отдельной кучке разыгрывали собственную «свадьбу», где Айрис была невестой, а сын Рави — женихом.
Увидев нас издалека, Хайд с победным кличем возвёл руки к небу.
— Аллилуйя! Голубки снова сошлись! Добро пожаловать в семью, мистер Красотулька. Свадьбы по воскресеньям, полицейские облавы по пятницам. Надеюсь, ты втиснешь все эти мероприятия в свой плотный график.
— Ну что, шизик, поздравляю тебя со званием «третьего колеса», — этот комментарий бросила подошедшая Кара.
— Я — третье колесо, ты — четвертое, — с гордостью сообщил Хайд, вклинившись между мной и Артуром и положив руки нам на плечи. — А вместе мы…
— Свингеры? — хохотнула Кара.
— Мы машина! Как Тесла. Бэтмобиль. Молния Маккуин. Я же не один так считаю, да?
— Хайд? — позвала я. — Знаешь, леопард действительно не так уж и плох.
— Я же говорил тебе! И Сара Джессика Паркер тут не при чем. Ну может, чуть-чуть.
Мы рассмеялись, и Кара увела несущего бред друга подальше от нас.
В руке у меня все еще была гитарка, и я уже заприметила себе место, где могла бы спеть.
— Удачи, Рузвельт, — сказал Артур.
— Так все-таки «Рузвельт»? — я вцепилась в его рукав, не давая уйти.
— Да, Рузвельт. И я не боюсь тебя так называть. Потому что в этом имени теперь совсем другой смысл.
— Приоткрой завесу тайны.
— Когда Теодор Рузвельт в 1912 году баллотировался в президенты, во время одной из встреч с избирателями в него выстрелили, — поведал Артур. — Пуля попала в грудь, пробив футляр от очков и толстую рукопись с речью, которую он хотел произнести. Однако Рузвельт не покинул места — он привлёк внимание публики к тому, что в него только что стреляли, и говорил затем полтора часа. Понять то, что ранение неопасно для жизни, помог охотничий опыт — так как он не кашлял кровью, значит, пуля не пробила лёгкое. Впоследствии подтвердилось, что пуля вошла глубоко в грудь, но извлекать её было даже рискованнее, чем оставить как есть, и Рузвельт носил её всю жизнь.
— Интересно.
— Ты тоже носишь пулю, Тэдди. И ты никогда от нее не избавишься, понимаешь?
Я думала, что в свое время удачно увернулась от пули на одной из перестрелок Джека, а теперь понимаю, что она настигла меня гораздо, гораздо раньше.
Витая в своих мыслях, я отошла от Артура и устроила складной стул под небольшой аркой, где Куин совсем недавно поженила моих отцов.
Раньше у меня все никак не укладывалось в голове. Чарли называл Джона Бонджови чересчур эксцентричным, говорил, что у Ванды Джексон голос, как у наждачки, никогда не добавлял в еду кетчуп, потому что он забивает вкусовые рецепторы, но дом Картеров он всегда считал самым прекрасным местом на земле. Несмотря на крики, оры, перебои электричества и пьяниц, с самого утра стучащихся в наше кухонное окно.
«Вот так вот просто. Иногда людям просто нужны…люди», вспомнила я слова отца.
Кажется, теперь я действительно поняла.
Как же Чарли до чертиков любил это место. Здесь во все дырки и прорехи светит солнце. Здесь каждый визг — музыка для ушей. Каждый ор — знак, что ты не один и никогда один не будешь.
Я прижала гитарку к груди, окидывая взглядом всех присутствующих. Пользуясь моментом, пока никто меня не замечает, я тайком начала следить.
Как Куин в обнимку с дядей Перси пили ром и распевали песни из «Пиратов Карибского моря».
Как Хайд, которого так непривычно было видеть без гипса и без волос, выкрашенных в очередной невообразимый цвет, танцевал медленный танец с Адамом.
Как родители просто сидели рядом и наслаждались каждой секундой происходящего. А раньше мне казалось, что Джек больше никогда не будет счастлив.
Я была неправа. Много-много раз. И чтобы загладить свою вину я выбрала песню «Наплачь мне реку».
Чарли она точно понравится.
Перед тем, как начать играть, я бросила взгляд на Артура. А он будто бы и не переставал смотреть на меня.
Заметив мое напряжение, Даунтаун подмигнул мне. Он вытащил импровизированный пистолет из внутреннего кармана пиджака, снял его с предохранителя и взвел невидимый курок. Проговорил мне одними губами «Люблю тебя» и, быстро прицелившись, выстрелил в мою сторону.
