Моя мама – лучше всех. Ей всегда не до потех. Говорит, я просто смех, Но меня любит больше всех.
– Вот! Это я сочинил маме на Рождество. Только что в голову пришло.
Гарриет нервничала и вязала их матери шарф – вязала бесконечно долго, не только потому, что приходилось делать это тайно, но и потому, что вязальщицей она была нерасторопной. А теперь она еще и опасалась, что забыла, как закрывать петли, – и откровенно завидовала Берти, который сочинил стих всего за минуту и теперь вовсю хвастался им.
– Так себе стишок, – сказала она. – И вообще там неправда. Мама любит меня так же сильно, как и тебя. Безо всяких там «больше всех».
Вид у Берти стал слегка огорошенный.
– А я перепишу его моим самым взрослым почерком, и ей понравится – вот увидишь.
– А что остальным подаришь? – Она знала, что все свои деньги он потратил на машинки «Динки» для себя. – Или всем глупых стишков насочиняешь?
– Нет, конечно. Стихи получаются только сами собой. Это как откладывать яйца. Попрошу маму принести свою волшебную шляпу.
Однажды дождливыми выходными, после того как они извелись со скуки во время прогулки по промозглому Риджентс-парку, Клэри осенило. У нее была шляпка-клош – по словам Руперта, принадлежавшая ее матери. Клэри никогда не носила ее, так как она выглядела слишком старомодной – бежевая, фетровая, со стрелочкой из мелких изумрудов и бриллиантов сбоку – драгоценности были ненастоящими, но все равно очень красивыми. Долгие годы шляпка хранилась завернутой в папиросную бумагу. В тот день Клэри переложила в шляпу бусины и бисер из всех пакетиков, которые накупила, чтобы детям было что нанизывать, явилась к детям и перевернула шляпу, так что оттуда посыпалось все содержимое. На Берти и Гарри этот фокус произвел неизгладимое впечатление. «Можно наделать бус для всех!» – кричали они.
– Но по-моему, Арчи в бусах будет выглядеть очень глупо, – заметил Берти, пока они раскладывали бусины на чайном подносе. Дети стали звать отца по имени после того, как он сказал, что не против.
– Нельзя же нам обоим делать бусы для одного и того же человека, – рассуждала теперь Гарриет. Она обожала раскладывать бусины, разбирать их по сочетающимся цветам, а с Берти они снова стали друзьями, так как он прикрыл пиджаком вязание Гарриет, а она загородила его собой, потому что Клэри вошла в комнату как раз в то время, пока он записывал свои стихи.
– А можно нам оставить шляпу у себя, мама, – на случай, если у нас кончатся бусины?
– Нет. К сожалению, она выдает их лишь один раз в день и только для меня. А теперь ей пора отдыхать, – и Клэри ушла, оставив детей составлять списки счастливых получателей самодельных бус.
* * *
– Она до сих пор не знает?
– Не знает. Ей веселее не знать. Неужели не помните?
– Честно говоря, мама, это было так давно, что я забыл.
Генри и Том вывалились из своей спальни в полдень – разгоряченные, заспанные и голодные. Когда Генри начал нарезать хлеб клиньями, чтобы приготовить тосты, Джемайма без особой надежды попробовала переубедить близнецов:
– Мальчики, до обеда всего час! Наедитесь тостов сейчас – потом не захотите обедать.
– Мама, когда это мы не хотели обедать? Просто если мы не перехватим что-нибудь прямо сейчас, до обеда успеем помереть с голодухи.
– Но ты режешь хлеб слишком толсто, в тостер не влезет.
– Нежареного поедим. Мы не привереды.
Джемайма, вспомнив, что сменила тему недавнего разговора – о том, что Лора еще верит в Рождественского Деда и близнецам не стоит разуверять ее, – вернулась к нему.
– Само собой, мы ни словечка не скажем. Но, по-моему, это ребячество.
– Ну да, вы уже взрослые. Но она-то еще ребенок. Хью сейчас повел ее за подарками на Рождество. – Она закончила защипывать верх и края пирога и поставила его в духовку. – Кто-нибудь из вас мог бы накрыть на стол?
– Мы оба накроем, – ответил один из близнецов так, словно это означало одолжение в двойном размере. Хлеб уже исчез бесследно – весь, кроме крошек на полу.
Рейчел
– Пожалуй, разливать напитки мы доверим Тонбриджу: вы ведь знаете, что кому по вкусу.
А мои вкусы, считай, побоку, думала миссис Тонбридж, но ласково: Рождество как-никак.
– Будьте добры, Тонбридж, большую порцию.
Они устроились в гостиной, где Рейчел растопила камин. От двух больших диванов поднимался пар: Айлин выстирала чехлы, но плотное льняное полотно упорно не сохло при нынешней погоде, и они сморщились, так что не удалось толком застегнуть их на молнии или нацепить на крючки. К тому времени, как напитки были готовы, в комнате, все это время неуклонно наполнявшейся дымом, находиться стало невозможно: кашель слышался со всех сторон.
– Придется перебираться в маленькую столовую.
Рейчел шагала первой, ее сопровождала Айлин, которая любезно помогла миссис Тонбридж подняться с дивана, и замыкал шествие Тонбридж с подносом напитков.
– Мы же всю осень тот камин не топили, мисс Рейчел, а поначалу они всегда немного дымят.
– Ох уж эта мне новая метла. Знай носится взад-вперед, как наскипидаренный, и таскает у меня с кухни сухое печенье.
Айлин прыснула, но миссис Тонбридж усмирила ее своим особым Взглядом. Рейчел попросила Тонбриджа наполнить стаканы, что он и сделал. Портвейн с лимоном – жене, джин с лаймом – Айлин, виски с имбирным элем себе. Мисс Рейчел отказалась – она все еще потягивала херес из почти полного бокала.
Она предложила всем сигареты, и не отказался никто. Но свою выкурил только Тонбридж.
Тянуть дальше не имело смысла. Рейчел объяснила, что компания разорилась, растолковала, кому теперь принадлежит дом, и в завершение сказала, что через три недели им всем придется покинуть его.
– Постарайтесь не слишком беспокоиться о том, что времени осталось мало. Я сниму коттедж в Бэттле, где все вы сможете жить, пока не решите, чем хотите заняться дальше. Можете уйти на отдых или продолжить работу. Тот, кто купит этот дом, наверняка пожелает нанять вас.
Последовала продолжительная пауза.
Тонбридж кашлянул.
– Не сочтите за неуместное любопытство, мадам, но где намерены поселиться вы?
