Как подчеркивал Олуэн Ходли, все эти покои, созданные в ходе перестройки, предпринятой Нэшем, как с внешней стороны здания, так и изнутри практически не претерпели изменений, подобно портику со спаренными колоннами, который сейчас украшает центральный вход. Не без некоторой театральности Нэш заменил два выступавших вперед крыла Букингем-Хауса с их изогнутыми аркадами на новые, гораздо большего размера, и добавил со стороны парка еще один вход, ведущий в личные покои монарха. В своей книге «Королевский Лондон» Кристофер Хибберт рассказывает, что, когда над дворцом была возведена крыша, король призвал к себе архитектора и сказал ему: «Нэш, парадные покои, созданные вами для меня, столь прекрасны, что там, полагаю, я буду устраивать приемы для придворных». Нэш пришел в замешательство, смутился и принялся ссылаться на то, что, видимо, спланировал строительство «слишком малых масштабов». «Да нет же, вы не понимаете, — прервал его король, пребывавший в прекрасном расположении духа, — это будет замечательный дворец». Но, к несчастью, Нэш был вовлечен в какие-то аферы с фальшивыми счетами, и завершать работы по перестройке дворца был вынужден Эдвард Блор.
Король прожил достаточно долго, чтобы наблюдать за возведением Марбл-Арч перед въездом во внешний двор (эту Триумфальную арку в 1850 году переместили к Гайд-парку) и чтобы предречь, сколь роскошным будет будущий дворец. Букингемский дворец был уже готов принять хозяев и их гостей, но 29 июня 1830 года король скончался.
Так как Вильгельм IV, восседавший на престоле с 1830 по 1837 год, тоже не воспользовался Букингемским дворцом, королева Виктория стала его первой обладательницей. Один из ее биографов полагает, что она приняла решение обосноваться в нем в середине июля 1837 года. Вильгельм IV повелел, чтобы дворец привели в надлежащее состояние и чтобы с этим поторопились, но когда его племянница унаследовала корону и трон, ей объявили, что ничто не будет готово ранее Нового года. По свидетельству Салли Стивенсон, супруги посла Соединенных Штатов в Англии, одной из первых посетивших новую резиденцию молодой королевы, Виктория приказала вызвать чиновников, ответственных за проведение строительных работ, и заявила им, что имеет намерение отобедать в Букингемском дворце в июле. «Я очень опечален тем, что вынужден сообщить Вашему Величеству, — ответил королеве один из них, — что это невозможно».
Однако 21 июля, ровно месяц спустя после официального объявления о начале эпохи правления Виктории, миссис Стивенсон писала своей «горячо любимой сестре» в Вирджинию, что она и ее муж только что получили приглашение отобедать с Викторией в Букингем-Хаусе; две недели спустя она описывала место, где побывала, как изобиловавшее «богатыми и роскошными покоями», которые, по ее выражению, напомнили ей описания дворцов из сказок «Тысячи и одной ночи». Как объяснить сие чудо? А дело было в том, что «почтенные, преисполненные сознания собственной важности старые лорды» получили указания «от маленькой королевы, написанные ею собственноручно», и в данном послании содержался приказ, чтобы дворец был готов принять ее в своих стенах в назначенный день… И им ничего иного не оставалось, как привлечь к работам всех рабочих, коих удалось нанять, и королева смогла поселиться в своем новом дворце в тот день и в тот час, который она назначила. Вот что называется действовать по-королевски!
Воздавая дань истине, историк Вайнтрауб отмечает, что Виктория постепенно возненавидела Букингем-Хаус, так же как шум и грязь Лондона, но в первые годы пребывания на троне дворец показался ей местом, достаточно приятным для жизни и проведения приемов.
Если Нэш не ошибся, предрекая, что дворец когда-нибудь покажется слишком маленьким, то этому горю вскоре смогли помочь. Итак, в 1843 году южную оранжерею превратили в часовню, освященную после бракосочетания королевы с принцем Альбертом из Саксен-Кобургской династии. В 1847 году Блор перестроил восточный фасад, над которым в центре, над самым входом, возвышался купол; он также перестроил и два боковых фасада. Вдоль второго этажа он создал большой коридор, своеобразную галерею длиной в восемьдесят метров. В 1854 году сэр Джеймс Пеннет-хорн, ученик Джона Нэша, разрушил и уничтожил оружейную комнату и восьмиугольную залу, служившую королю Георгу III библиотекой, чтобы создать Бальный зал, в котором у западной стены располагался трон под балдахином, а у восточной — орган и хоры для музыкантов; под этим залом он расположил просторные кухни, а рядом, в восточном крыле, — Зал танцевальных вечеров.
Утренние церемонии пробуждения монарха и приемы в гостиных дворца стали единственным «способом» проникновения в высший свет; церемонии пробуждения, иногда имевшие место, позволяли осуществить представление ко двору мужчин, в то время как на послеполуденных приемах обычно монарху представляли дам. Хотя эти церемонии отличались жесточайшими предписаниями относительно одеяний и соблюдения правил протокола, хотя эти краткие контакты отличались чрезвычайной сухостью и чопорностью, все же возможность едва прикоснуться губами к руке монарха и обменяться несколькими словами с королевой и принцем-консортом стала совершенно необходимой «визитной карточкой» для представителей аристократии.
Для Виктории и Альберта обеды и ужины, часто отмеченные печатью торжественности, практически никогда не проходили в интимной обстановке. За редким исключением придворные присутствовали на трапезах, хотя и не любили эту «тяжкую работу», причем даже в тех случаях, когда никаких развлечений не предвиделось. Сотрапезники менялись в зависимости от «очередности», но каждый должен был оставаться за столом, пока королевская чета не решит удалиться. Кстати, в соответствии с протоколом королева последней входила в столовую и первой ее покидала.
И все же, хотя большие приемы и проводились в Букингемском дворце в честь бракосочетания и юбилеев королевы Виктории, невозможно было избавиться от впечатления, что это в большей степени ее личная резиденция, чем государственная, официальная.
Последний знак присутствия Виктории — мраморный памятник, изваянный сэром Томасом Броком, стоящий лицом ко дворцу; эта статуя королевы была установлена в мае 1911 года.
С 1901 по 1910 год Эдуард VI с большим удобством провел во дворце годы своего недолгого правления. Этот всегда одетый с иголочки монарх, бонвиван и денди, выказывал при жизни добродушие и даже простоту, правда, носившую печать истинного благородства и аристократизма, он по-особому — с легким презрением смотрел на людей бестактных, или неумных, или на надоедливых приставал, при этом едва заметно прищуривал один глаз, и этот взгляд вошел в легенду.
Ничем подобным не обладал Георг V, чьи предрассудки в основном отражали предрассудки среднего класса или мелкой буржуазии. Легко представить себе Георга V как короля благодушного и снисходительного, но всегда поглощенного мыслями о важности и значимости его функций, как человека «домашнего, обыкновенного, непритязательного, немного угрюмого». Дело в том, что никто никогда не видел, чтобы он смеялся, и люди, видя его на фотографиях, сделанных за долгих четыре года войны, забыли, каким весельчаком он был в юности. Георг V был заложником этикета, хотя этикет его времени был уже гораздо менее жестким, чем этикет «старого двора»; он был суров и несгибаем в том, что касалось обязательного присутствия придворных на церемониях, но допускал поразительные отступления от правил приличия и благопристойности, например, позволяя Его Величеству на выставке в Уэмбли кататься на аттракционе, именуемом «русскими горками».
