Нам до сих пор мало понятен механизм процесса, в результате которого постоянно изменяется иерархия этических и других культурных ценностей какой-либо человеческой общности. Очевидно, однако, что западноевропейские общества со времени Ренессанса постоянно вырабатывали общепринятые системы норм. Они могли в течение каких-то периодов оставаться в тени или подавляться, но со временем вели к изменению форм государственного управления. Историки, как правило, все списывают на теорию прерывности (дискретности), которая порождает такие школьные категории, как «ренессанс», «реформация» или «просвещение». Тем не менее согласия по поводу природы культурных изменений, обозначаемых такими терминами, достичь практически невозможно. Мы еще далеки от понимания многих причин, по которым развитые общества меняют свои системы ценностей и вытекающие из них стереотипы личного и социального поведения, а также путей, по которым идут эти изменения.
То общество, в котором жил Ришелье, какими бы яростными ни были в нем споры и вражда, какими бы жестокими ни оказывались выражения протеста и способы его подавления, какой бы захватывающей ни казалась зревшая в умах людей мечта о переменах, все же характеризуется набором общепринятых норм социальной организации и поведения. Поначалу Ришелье, благочестивый, мыслящий епископ маленькой епархии, происходивший из рода, не так давно ставшего дворянским, был движим желанием укрепить статус и состояние своей семьи. Затем, будучи достаточно способным и честолюбивым для этого, завоевал благосклонность Марии Медичи, а потом стал просто незаменимым для нее в ссылке в Блуа. Он прокладывал себе дорогу, глубоко веря в то, что король — это Божий помазанник на земле и что он, соответственно, обладает абсолютной верховной властью в дольнем мире. С 1624 г. Ришелье обдумывал, планировал и строил политическую систему, результатом внедрения которой должна была стать политически и административно единая Франция.
Анри Бремон, до сих пор остающийся непревзойденным знатоком Католического возрождения во Франции XVII в., все же не вполне справедливо замечает, что, каким бы благочестивым католиком ни был Ришелье, его царство — «от мира сего». Ришелье трудился в светской сфере во имя того, что он искренне считал величием Франции, при этом никогда не преступая Божественных законов. Он, несомненно, считал свою деятельность согласующейся с волей Всевышнего и — если верить двенадцати главам второй части его «Политического завещания» — диктуемой ею. Антипапская позиция и союзы с протестантами ничуть не умаляли его религиозности. Если его дела и касались непосредственно величия Франции в этом мире, то его собственный духовный кругозор не ограничивался богатством, властью и политическими стратегиями.
Формы политического единовластия, предполагавшие сосредоточение власти и полномочий в руках одного государя, становились необходимыми в процессе дальнейшего развития крупных территориальных образований, возникших в Европе в XV в. Поначалу во всех этих странах не было культурного единства, но во Франции приверженность к обычному праву и множеству неоднородных законодательных систем вкупе с религиозными войнами XVI в. позволила региональной финансовой и административной автономии укорениться более глубоко и просуществовать дольше, чем, например, в Испании после слияния Арагона и Кастилии или в Англии после победы Тюдоров при Босуорт-Филд. Соответственно, реформы во Франции в итоге проводились более жесткими, насильственными способами.
На Итальянском полуострове пять больших городов-государств — Милан, Венеция, Флоренция, Рим и Неаполь — сохраняли свое своеобразие и государственность. Рим во многом полагался на свою духовную власть. Агрессивно независимая политическая позиция Венеции определялась сочетанием греческих и мавританских черт, приобретенных в процессе торговых контактов с востоком, и пришедшей с севера, из верхней Баварии, расчетливой меркантильной культуры. В немецкоговорящей Европе существовала некая видимость подчинения имперским властям, но большое количество свободных городов и крошечных государств делало невозможным создание на их основе большой единой федерации, особенно после того, как к политическим препятствиям добавился конфликт вероисповеданий.[312] Несмотря на старательно сохраняемую видимость корпоративного управления и некоторое уважение к народным чувствам, ни в Нидерландах, ни в Италии, ни в немецких землях не было ничего иного, кроме административного абсолютизма, даже если эти образования были меньше и центробежные силы в них были слабее, чем во Франции.
Утверждение Ришелье абсолютной монархии во Франции следует рассматривать на широком фоне политического развития Европы, которому в разное время способствовали или которое, наоборот, сдерживали нечеткие границы между церковной и светской властями как на католических, так и на протестантских территориях. Ришелье оправдывал для себя свою антигугенотскую кампанию не только и не столько религиозными соображениями, сколько той угрозой, которую представляли гугеноты для политической целостности Франции. Неотъемлемый суверенитет народа был политической доктриной, выработанной в кальвинистской среде и отчетливо сформулированной Альтузием в его «Политике» (Politica methodice digesta, 1603). Как принцип она сохранилась в Женеве до Руссо и его «Общественного договора» (Contrat social). Как оказалось, такая схема была не демократической, а тоталитаристской, отличной лишь по своим принципам, но никак не по следствиям от теории Божественного права королей, воспринятой правителями династии Стюартов и защищаемой Боссюэ и Гоббсом.
Возникает искушение сочувственно отнестись к противникам внутренней политики Ришелье, забыв о понимании природы исторических процессов. Какое-то время казалось, что всю Европу в целом можно было объединить под властью Габсбургов, какие бы экономические силы ни приводили в движение этот процесс. Вполне можно понять негодование грандов, бывших территориальных властителей, все еще мысливших феодальными категориями и вдохновляемых рыцарскими идеалами, однако процесс, в результате которого мелкие территориальные образования Западной Европы слились в более крупные, в ретроспективе представляется неизбежным. Эта неизбежность — факт, требующий осмысления и все еще ожидающий объяснения. Ликовать либо сожалеть по этому поводу — значит просто отрезать путь к постижению причин, по которым это произошло.
В ходе французских религиозных войн быстро вышли на первый план политические соображения, особенно важнейший вопрос: следует ли позволять крупным феодальным семействам, возглавляемым грандами, сохранять их территориальный суверенитет и право участвовать в заседаниях королевских советов, если потребуется — то под защитой испанского правительства, или же их права должны быть принесены в жертву интересам французской культурной целостности и юридической унификации. Когда Ришелье решил создать единую Францию, он преследовал цель, к которой Генрих IV время от времени обращался в процессе своей борьбы за трон и о которой не забывала его вдова Мария Медичи в годы своего регентства, последовавшие за убийством Генриха. В том, что касалось преследования этой цели, Ришелье действительно всегда был верным королеве-матери.
