Моя беседа с журналистами о нашем отношении к переговорам о перемирии. – Подписание перемирия. – Рост преступности в Петрограде. – Обращение Троцкого к народам союзных держав. – Цели большевиков. – Последний день в Петрограде
Мой дневник по-прежнему служит полезным напоминанием о событиях.
«Несколько дней назад я получил телеграмму от мистера Балфура с изложением наших взглядов по вопросу об открытии переговоров о перемирии. Они основывались на решении, принятом Парижской конференцией о том, что послам союзных государств будет поручено довести до общего сведения, что их правительства готовы пересмотреть цели войны, а также возможные условия справедливого и продолжительного мира, как только у России появится устойчивое правительство, признанное народом. Я изложил эту телеграмму в немного измененной форме в первых трех абзацах следующего заявления, которое я предполагаю передать представителям печати сегодня после полудня. В оставшихся пяти абзацах я отвечаю на нападки Ленина и других большевистских вождей:
„Судя по последним событиям, секретная дипломатия скоро отойдет в прошлое, и поэтому дипломаты должны будут чаще, чем раньше, обращаться к прессе как средству общения с народом. Поэтому я приветствую вас здесь в надежде, что с вашей любезной помощью я смогу обратиться к российской демократии наперекор тем, кто намеренно искажает политику моего правительства.
Вы спрашиваете меня, каково наше отношение к России и как мы смотрим на переговоры о перемирии, которые открылись на русском фронте. Относительно первого вопроса я должен заверить вас, что мы с искренней симпатией относимся к русскому народу, измученному тяжелыми жертвами, понесенными в войне, а также общей дезорганизацией, являющейся неизбежным следствием любого значительного политического переворота, такого как ваша революция. Мы не держим на него зла, и в циркулировавших здесь слухах о том, что мы намерены прибегнуть к каким-либо мерам принудительного или карательного характера в случае, если Россия заключит сепаратный мир, нет ни слова правды. Что касается второго вопроса, то Совет народных комиссаров начал переговоры с врагом, не посоветовавшись предварительно с союзниками, нарушив тем самым соглашения от 23 августа – 5 сентября 1914 года, что мы вправе поставить ему в упрек.
Мы не можем в настоящий момент признать правомерность его утверждения, что любой договор, заключенный самодержавным правительством, не имеет обязательной силы для демократии, заменившей это правительство, поскольку такой принцип, если он будет принят, подорвет прочность всех международных соглашений. Но, отвергая эту новую доктрину, мы не хотим вынуждать нашего союзника против воли участвовать в совместных усилиях и настаивать на своих правах по этому договору. Однако еще остаются другие, более высокие принципы, к которым мы могли бы, если бы хотели, обратиться, особенно если учесть, что эти принципы полностью признаются Советом народных комиссаров. Это принципы демократического мира – мира, совпадающего с желаниями малых и слабых народов. Такой мир отвергает мысль об ограблении побежденного врага под видом возмещения военных убытков или включении в великие империи каких-либо земель против воли населяющих их народов. Таков, в общих чертах, тот мир, который мое правительство, равно как и российская демократия, желает установить во всем мире. Однако Совет народных комиссаров ошибается, считая, что такой мир можно обеспечить призывом к незамедлительному перемирию. Он, как у нас говорится, запрягает телегу впереди лошади. Союзники, напротив, хотят сначала добиться всеобщего соглашения, которое соответствовало бы провозглашенным ими целям, а затем договариваться о перемирии. Пока что ни один из германских государственных деятелей не сказал ни слова в подтверждение того, что германский император или германское правительство разделяют взгляды российской демократии, а переговоры придется вести с германской автократией, а не с немецким народом. Много ли шансов на то, что император Вильгельм, зная, что российская армия перестала существовать как боеспособная сила, согласится подписать демократический и прочный мир, какого желает русский народ? Нет. Мир, который он намерен установить, – это мир германский и империалистический. Хотя союзники не могут послать своих представителей для участия в переговорах о перемирии, они готовы, как только будет создано постоянное правительство, признанное всем российским народом, обсудить с этим правительством цели войны и возможные условия справедливого и прочного мира. В настоящее время они оказывают России неоценимую помощь, удерживая на своих фронтах огромные массы германских армий. Важные победы, одержанные недавно британским войсками близ Камбре, – хорошее предзнаменование на будущее, поскольку демократический мир, к которому мы так горячо стремимся, не может быть достигнут до тех пор, пока не сломлена военная мощь кайзера.
Надеюсь, я показал, насколько дружественны наши чувства и как искренне мы желаем поддержать Россию в этот кризисный момент. Но осмелюсь спросить: можем ли мы сказать то же самое о России? Не проходит и дня без того, чтобы в официальной печати не появлялись ожесточенные нападки на нашу страну. Если их почитать, то можно подумать, что Великобритания начала войну ради своих собственных империалистических и капиталистических целей и что на ней одной лежит ответственность за всю пролитую кровь. Я бы хотел спросить, что было бы сегодня с Россией, если бы мы не вмешались, когда Германия нарушила нейтралитет Бельгии. Без британского флота и наших заново сформированных армий, в которые записалось три миллиона добровольцев, Россия сегодня была бы вассалом Германии и самодержавие стало бы главной силой в Европе. Если бы мы тогда остались в стороне, не было бы никакой революции и свободы для народа. Германская армия позаботилась бы об этом, и без нашего военного сотрудничества Россия никогда бы не получила свободы.
Не вправе ли мы после этого рассчитывать на то, чтобы с нами обходились как с друзьями, а не делали нас мишенью грубых нападок. В своем обращении к мусульманам Востока господин Ленин говорит о нас как о захватчиках и грабителях и призывает наших индийских подданных к восстанию. Он ставит нас даже ниже, чем турок, которым он подает руку через голову Армении, забывая о чудовищных зверствах, учиненных ими в этой стране. Неслыханно, чтобы человек, претендующий на руководство политикой России, говорил в таких словах о дружественной и союзной стране. Неужели он считает, что британская тирания навязывает свою волю Индии с ее трехсотмиллионным населением? А знает ли он, что британский гарнизон, который до войны состоял из 750 тысяч человек, с тех пор был сокращен до 150 тысяч благодаря надежной поддержке со стороны местных жителей? Знает ли он, что наша главная цель – подготовить различные и зачастую враждебные друг другу племена к самоуправлению и что именно для этой цели наше правительство оказывает всяческую поддержку формированию индийских обществ и комитетов? Едва ли какой-либо из них носит антибританский характер, и ни один не сравнится в этом плане с Советом.
