Он наконец-то перестал тупить и увидел вторую машину. И еще разгядел эмблему на капоте внедорожника. Орел одноглавый, нормальный. С мечом и веткой в лапах. Снизу что там: «КУРАЛДУ», сверху еще веселее: «КЫРГЫЗ РЕСПУБ…»
– Вика, ты выглядишь того… Но у меня, похоже, вообще… Чем это меня, а? Кто это? Ты их тоже видишь? Или я уже того, и мне и ты сама тоже мерещишься, а?
Язык начал заплетаться, голова плыла, как от водки. Он залез на броню самой натуральной БРДМ-2, прихлопнул мокрую и ледяную на ощупь железяку ладонью, ощутил боль, но все равно не почувствовал себя в реальности.
– Что это?
– Товащ лейтнант, – нехорошим, трагическим шепотом сказал Костя. Двигатель под их задницами уже завелся, и слышно было совсем уже гулко, как в театре. – Я их тоже вижу. Викуль… Мы уже того, да? Нам кажется?
Боевая машина задрожала и довольно мягко тронулась с места.
– А че я? Я сама офигела, – дословно процитировала Вика собаку из анекдота.
– Арсений?
– Все нормально, товарищ лейтенант. Видите, я с оружием? Меня уже к той приписали, но я тут, раз приказали. А там еще вот земеля мой, который Заяц, – в смысле, рядовой Зайцев. Помните его? Вы же его перевязывали.
– Не помню. Кто это такие вообще?
– Разведка мехгруппы.
– Какой мехгруппы? Эти кто?
– Киргизская Республика. Суровые ребята, да?
– Киргизы?
Николай окончательно охренел и едва не пропустил момент, когда боевая машина вошла в крутой поворот. Его едва не скинуло под колеса идущей буквально в пяти метрах позади второй такой же, на крыше корпуса которой сидели его люди. Включая совершенно безоружного деревенского мальчишку Кротова, которого он даже не догадался оставить позади, в том же монастыре. Добрался бы уж как-нибудь до дома, не потерялся бы… И еще он забыл хотя бы по полсотни патронов попросить. И еще много чего забыл. И предчувствие было нехорошее: прежде всего потому, что он так и не верил в происходящее до конца. Оккупантам ничего не стоит поставить на замкнутый маршрут пару мобильных групп – да, даже с трофейной техникой. И отлавливать клюющих на живца бойцов разрозненных отрядов и команд. А косить под жителей ближнего зарубежья – самая лучшая легенда. Никто не придерется к тому, что ты не знаешь состав хоккейной сборной или отчество Ксюши Собчак. «Собачк», – вспомнил он вдруг словечко какого-то разведчика из своей прошлой жизни, и сам усмехнулся. Он даже не помнил уже, как того зовут, он даже отвык от того, как там, в том месте, звали его самого: Асигару, потом Везучий. Так его с тех пор не называли ни разу, никто здесь не знал этих имен. Он почти уже не помнил ту ерунду, отвлекшую его на годы от настоящей работы, от настоящей подготовки к тому, что будет. Не помнил и не хотел помнить. А вот словечко осталось.
Говорить на броне было почти невозможно – ледяной ветер пополам с дождем лез прямо в горло. Болели глаза, болели даже уже уши. Шапка, неприлично называемая в их краях «петушок», все время сбивалась: даже Викина смешная косынка, наверное, держалась лучше. Теперь он судорожно вцепился в скользкую скобу и мучительно размышлял, что можно сделать, чтобы понять: это их везут на убой, на пытки и допросы или эти бойцы – по-настоящему наши. «Наши» было детским словом, очень теплым. Его показывали в кино, его они употребляли в своих детских играх. Они не слишком часто употребляли его теперь.
Короткая колонна вышла за пределы поселка и еще прибавила ходу. Головным шел, естественно, внедорожник с болтающейся на боку крыши длинной антенной. Он быстро оторвался метров, наверное, на сто, и его было плохо видно. Без габаритных огонечков-то, да так покрашенного, да почти в середине ночи. Двигатель БРДМ ревел натужно, но как-то весело. Слабоватый был двигатель для бронированной машины, пусть даже легкой. И еще они на броне да с оружием, это еще 300 лишних килограммов. А скорость такой машине нужна, скорость – это ее главное оружие. Важнее обоих пулеметов в смешной трапециевидной башенке.
Внедорожник начал сбавлять ход снова, и обе БРДМ подтянулись к нему. Вообще замыкающая машина шла плохо: дистанция то увеличивалась, то уменьшалась, а рысканье было заметно невооруженным глазом. Возможно, это было то самое, что упомянул лейтенант: потери в штатных экипажах восполнили десантниками-мотострелками. Насколько лейтенант медслужбы Ляхин помнил, экипаж у маленькой двухосной БРДМ-2 – всего четыре человека. Любой нормальный командир посадит на крышу наблюдателями еще четырех – вот они и сидят.
– Доможирово, – сказал сбоку Арсений. – Ага. К мосту?
Он совершенно не ошибся: впрочем, тут было всего два варианта. На Т-образный перекресток с трассой Р-21 «Кола» лейтенант не пошел, все три машины свернули вправо, в глубь поселка. Николай ожидал, что они будут двигаться по главной улице, но на ближайшем же перекрестке короткая колонна снова дала вправо. И тут же, едва замыкающая машина увела с этого перекрестка свой зад, все три остановились. Негромко стукнули дверцы «Дефендера», коротко простучали шаги по мокрой земле. Слышно было отлично: в затаившемся поселке стояла полная тишина, даже собаки не лаяли.
– Десант, покинуть машины!
Николай полагал, что его давно ничего не может удивить. Спрыгивая с брони, он чувствовал себя как минимум «не в себе». Криво звучит – но правда. Если сейчас случится хоть какая-то стычка, их перестреляют совершенно безнаказанно, как сидячих уток.
– Лейтенант! Товарищ лейтенант!
– Чего вам?
– Патронов, бляха-муха!
– Семенкин, Акилбеков!
Из боевых машин уже выпрыгнули несколько человек, выстроились в подобие короткого, не особо впечатляющего строя. Однако все рослые, хорошо двигающиеся. В бронежилетах и разгрузках-«лифчиках». С плохо различимыми нашивками на плечах – по одному-два шеврона защитного цвета у каждого и еще что-то круглое, не выделяющееся в темноте. Неужели правда?
– Поделитесь с ребятами. Без них нам труднее будет справиться.
У лейтенанта был в одной руке самый нормальный офицерский планшет с картой под целлулоидом, а в другой – включенный электронный планшет, мерцающий экраном. Не боится дождя, значит, военный?
– У вас что, «семьдесят четвертые»?
– У сержанта СВД. И еще молодой у меня вообще голый. Найдется ему чего?
– Найдется… Трифонов, дай ему… Вот и пригодилось…
– Так точно, тащ лейтнант, я щас… – один из бойцов нырнул в темное нутро боевой машины и тут же появился снова. – Эй, партизан молодой!
– Я.
– Держи. Как зеницу ока, понял? От хорошего человека осталась.
– Есть, – невпопад ответил молодой, и Николай так же невпопад подумал, что к присяге его не привели. По закону он из комбатанта превращается сейчас в самого настоящего террориста. Впрочем, они все в любом случае считались террористами – это от принципиальной точки зрения американского сената зависит, а не от чего-то там сделанного или не сделанного конкретными русскими людьми.
