Однако тогда я весь день вынужден был выслушивать рассуждения человека-жеребца. Перспективы были неутешительны не потому, что ничего не было видно, а потому, что слишком ясно виделось то, что и так бросалось в глаза. Трудно различимое в бинокль окрашивается во все цвета радуги.
Секретарша дала мне ключ от комнаты врача и чуть не силком отвела в строение 5–4. Она как ни в чем не бывало поднялась со мной в его комнату и, кивком головы показав на фотографии обнаженных женщин, развешанные вокруг кровати, вдруг спросила недовольным тоном:
— Которая из них может довести вас до экстаза?
Не услышав ответа, она продолжала настойчиво:
— Я спрашиваю, какая вам нравится?
— Право, вы застали меня врасплох… Боюсь понять вас превратно, я только…
— Результаты рентгена вам известны? — резко изменила она тему разговора. — Перелом основания черепа… Если до утра не придет в себя, все будет кончено.
— Да, надо же такому случиться…
— Ничего страшного, тем более он холостяк. Из всех родных у него осталась одна тетка, страдающая болезнью Меньера,[23] она зарабатывает на жизнь шитьем медицинских халатов. Если завтра ему не станет лучше, его перережут пополам.
— Что?..
— Вот здесь, — ребром ладони она провела по пупку, — его разрежут на две части и нижнюю отдадут заместителю директора — так решено.
— Поразительно.
— И сэнсэй будет здоров.
— Но ведь это… это — преступление.
— А вы не согласились бы участвовать в небольшом эксперименте?
— Какой еще эксперимент?
— О нем написано в тестах по совместимости, выпущенных лабораторией лингвопсихологии: если человек не испытывает отвращения, глядя на сцену самоудовлетворения, можно ждать идеального слияния души и тела.
— Что за чепуха!
— Мне ни разу еще не приходилось участвовать в таком эксперименте. Никогда не соглашалась, но с вами не прочь осуществить его.
— Отказываюсь наотрез.
— Жаль, я так надеялась.
— Но скажите, как заместитель директора сможет воспользоваться нижней частью чужого туловища?
— Привяжет сзади к пояснице и станет вроде жеребца.
— Жеребца?..
— А может, проведем эксперимент?
— Не могу, противно.
— Но почему?
У меня в голове никак не укладывалась причина такого отвратительного предложения. Что это — враждебная выходка? Или просто непристойная шутка? Отговорившись необходимостью продолжить работу с магнитофонными записями, я с трудом вырвался из комнаты. Нет, я не верил ни ее выдумке с привязанной частью туловища, ни тестам по совместимости — хотелось, зажав нос, бежать прочь от этого зловония.
* * *
Я уже писал, что именно заместитель директора и был человеком-жеребцом.
Неужели секретарша сказала правду и врач в самом деле разрезан пополам, став нижней частью жеребца? Может быть, кто-то специально распускал такой слух? Позже я узнал, что врача просто перевели в другое отделение, но точны ли эти сведения, не знаю.
Так или иначе, заместитель директора действительно был жеребцом. И значит, существовал чей-то труп, у которого он украл нижнюю часть.
* * *
Итак, к тому времени, когда я приступил к записям в первой своей тетради, главный охранник был уже мертв. Вполне естественно. Разве можно остаться в живых, когда уцелела лишь нижняя часть тела? Верхняя же была кремирована и с почестями погребена на больничном кладбище. По буддийскому обычаю ей было дано посмертное имя, и, как заслуженный сотрудник клиники, она удостоилась официального некролога. Отныне в глазах всех она была вполне добропорядочным покойником.
Это случилось на исходе второго дня. Под аккомпанемент непристойных шуток медицинских сестер перед заместителем директора, который безмолвно склонился над телом врача, получившего такие серьезные травмы, что восстановить функции основных органов оказалось невозможным, вдруг появился труп главного охранника, безмерно гордившегося своими мужскими достоинствами, — вот уж поистине к переправе — лодка. Говорили, будто у него была какая-то хроническая болезнь, но на самом деле он просто страдал эпилепсией; короче, никакого освидетельствования не проводили, и труп, пока он был еще свежий, разрезали пополам. Нижнюю часть подвергли тщательной обработке и создали особые условия, обеспечивающие ее сохранность, чтобы жеребец мог в любой момент воспользоваться ею в качестве дополнительной части тела.
Но возможно ли в данном случае говорить о смерти в общепринятом смысле слова? Если пользоваться терминологией клиники — да, можно, однако, прибегая к моей терминологии, произошло явное убийство. Ну да пусть в этом разбирается полиция. Если будет необходимо, я, как очевидец, готов выступить в качестве свидетеля.
Я только что вошел в кабинет главного охранника за новой бобиной (двадцать третьей по счету). Склонившись над бухгалтерской книгой, он подводил недельный баланс сбыта магнитофонных записей. Вдруг без стука ворвались пять стриженых юнцов в спортивных трусах. Четверо схватили главного охранника за руки и за ноги, а пятый прижал к его лицу подушку с кресла. Никто из них не произнес ни слова — видно, в убийствах они поднаторели. Всего полмесяца назад я прочел в газете, что удушение с помощью подушки в последнее время особенно модно среди профессиональных убийц. Следующая очередь моя — мелькнула мысль, и мои мышцы, которыми я еще днем так гордился, съежились, как вяленые иваси, и замерли. Но юнцы не обратили на меня никакого внимания. Ловко взвалив на плечи труп, они погрузили его на каталку, стоявшую в коридоре, и чуть не бегом — нога в ногу — увезли.
Тотчас зазвонил телефон — секретарша:
— Все прошло прекрасно.
— Опять ваших рук дело?..
— Нужно теперь подумать о преемнике. Хотите, я рекомендую вас?
На том конце провода завопили мужчины, будто их подхватила лавина и несет в кромешную бездну. Наверно, она звонит из дежурного помещения охранников в подземном этаже. Может быть, прибыли юнцы с трупом? Женщина раздраженно закричала в ответ, связь прервалась. Но мне ее раздражение показалось притворным, скорее всего они сговорились создать впечатление, будто между ними нет согласия.
Интересно, чем она привлекла на свою сторону охранников? Допустим, у нее была цель — отомстить за изнасилование. Но это случилось так давно, и трудно даже вообразить, будто ей лишь сейчас удалось наконец уломать сообщников. Может быть, брань, с которой главный охранник набросился днем на юнцов, разожгла их гнев? Форменная одежда — спортивные трусы, коротко стриженные головы, занятия каратэ, полная согласованность действий… если заставить таких действовать против воли, жди мятежа. Мне говорили, ими верховодит юноша (сын больничного садовника, страдающего базедовой болезнью), — заняв положение лидера, он не терпит постороннего вмешательства. Главный охранник сперва показался мне человеком замкнутым и недоверчивым. Но теперь я понимаю: впечатление это возникло из-за его необщительности, часто свойственной инженерам, он был скорее неловким, даже в чем-то ограниченным человеком и, кроме обеспечения системы подслушивания и расширения сбыта кассет, держал в голове одно — завоевать благосклонность секретарши. Я общался с ним всего два дня, и мне, право, жаль, что нам не удалось сойтись поближе.
