Анна увидела – сквозь скулу Наташи светит яркая звезда. Наташа протянула руку, в ладонь ей скатилось зеленое, надкушенное яблоко. Оно превратилось в прах и просыпалось между пальцами. Наташа засмеялась и вытерла пальцы о край серебристого платья. Откуда это платье? Может, из снега? Нет. Похоже, из воздушного серебра.
– Видишь, нет яблока больше. И все ты, опять ты.
Тем временем ее лицо стало чересчур сквозным, теряя четкость. Длинная одежда падала теперь свободно, край ее был не подшит, а в складках, свернувшись, поселились зародыши звезд. Босые ступни маленьких ног блеснули.
– Предлагают вот в церкви работать. Кем хочешь, можно плачем или молитвой. Только не навсегда, а так. Вроде надо, чтоб не сразу. От земли… В церкви хорошо. Смотри, какие ноги стали. Серебро! Не знаю, согласиться, что ли? – Наташа легко вздохнула, покачала головой. Каждое ее движение стало опасно-светоносным.
Анна, не выдержав, опустила глаза, и длинный луч упал ей в руки. Крученый. Анна пощупала его. Мягкий какой…
«Славке варежки свяжешь, – с укором сказала бабушка Нюра, жуя губами. – Зубы вот на ночь вынула, а без зубов – сразу старуха. Я тебе варежки из козьей шерсти вязала. А Славка-то всю зиму с одной варежкой бегал. И ноги мокрые. Смотрю – идет, ранец тащит, а на руку дует. Озяб. А глаза какие. Мал он еще для таких глаз. Ты уж пригляди…»
Анна хотела что-то сказать, но поняла, говорить не надо, бабушка Нюра и так ее слышит. Тем более, пошел такой густой снег, что намокший луч сразу отяжелел, и Анна начала торопливо сматывать его в теплый клубок.
«Ну вот и слава богу», – сказала бабушка Нюра, надвигая белый платок и отгораживаясь от снега.
– Прощай, прощай… – донесся до Анны голос Наташи.
Падающий снег и ветер огибали Наташу, сгущаясь только для того, чтобы дать опору проступившему сквозь складки одежды колену и маленькой серебряной ступне.
– Надорвалась ты. Прямо с лица спала. Хочешь, зажгу другую свечу. Потоньше. Давай, давай, – уговаривала Наташа, стряхивая с себя набегающую прозрачность и делая усилие сохранить последние земные очертания.
«Нет!» – хотела крикнуть Анна, но голоса не стало.
– Не хочешь? Так и знала, так и знала… – Голос Наташи все удалялся, и Анна увидела его последний затихающий отблеск.
Свеча, потрескивая от косо летящих снежинок, горела в ее руке. Анна прикрыла узкое пламя ладонью. Снег, устилавший землю, был такой нежный и чистый, он уходил вдаль, и не было конца белому покрову. Анна боязливо сделала первый шаг, стараясь ступать бережно и осторожно, как только могла. Она оглянулась. Сзади цепочка глубоких следов, неровных, наполненных темнотой.
«Это мои следы, они как будто догоняют меня, – подумала Анна. Но легкий снег, словно охраняя ее, заботливо засыпал и укрывал их. – Не буду смотреть назад. Зачем? Не буду…»
С каждым шагом идти становилось все легче. Анна шла и всматривалась в предназначенную ей даль, но все исчезало, тонуло в воздушной работе метели. Она чувствовала, живой свет в ее руке набирает силу. Пламя свечи трепетало, клонилось набок, но все же не отлетало от тонкого фитиля. Теперь Анна знала, это затеплилась и разгорается, преодолевая тяжелые порывы ветра, ее судьба.
Кто спасет Мастера?
«Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова и «Кольцо призрака» Софьи Прокофьевой. Попытка сравнения
Читатель, взявший в руки книгу Софьи Прокофьевой «Кольцо призрака»[1] и не отложивший ее в сторону, прочтя первые тридцать страниц, будет уже вскоре вознагражден удивительным путешествием в мир большой русской литературы. Замечательная детская писательница, получившая известность своими многочисленными книгами для детей, поставившими ее в ряд классиков этого жанра, Софья Прокофьева в юности обратилась к поэзии, продолжив уже в первом сборнике своих стихов лучшие традиции Серебряного века. Недаром ее первый стихотворный дебют, «Античный цикл», сразу явивший в его авторе зрелого мастера, был высоко и по достоинству оценен Борисом Пастернаком[2]. И вот теперь Софья Прокофьева выступила в совершенно новом жанре. Широкой публике представляется ее роман «Кольцо призрака. Разрывая порочный круг…»[3]. Как «Доктор Живаго» в обширном литературном наследии Пастернака, так и роман «Кольцо призрака» – единственное произведение такого рода в творчестве писательницы и поэтессы.
К какому же направлению русской литературы следует отнести это произведение? Скорее всего, к линии Михаила Булгакова, в творчестве которого его можно сравнить с любимым детищем писателя, гениальным романом «Мастер и Маргарита». Уже вскоре хорошо осведомленный читатель обнаружит жанровую и стилистическую связь обоих произведений. В обоих случаях речь идет о расширении рамок блестяще и детально описанной повседневной и бытовой действительности тем «потусторонним» миром, который, обычно оставаясь сокрытым, тем не менее через бесчисленные, нам, как правило, неизвестные каналы всечасно и многообразно воздействует на всю нашу жизнь, все снова и снова вторгаясь в нее, словно из неких таинственных мировых глубин. Речь идет о том слое бытия, где добро и зло с их извечной борьбой между собой обретают сущностный, экзистенциальный характер, поскольку здесь они выступают не как абстрактные силы, а в образе реальных духовных существ, которые эти силы не просто олицетворяют, но сами ими являются; иными словами, добро и зло становятся в этом параллельном мире тем царством ангелов и демонов, в борьбу которых за будущее человека, как венца творения, включены все силы неба и ада.
Именно об этой великой и глубоко трагичной битве добра и зла, сопровождающей и пронизывающей всю земную историю человечества, на фоне социальных сдвигов и катаклизмов соответствующей эпохи и идет речь в обоих романах, Михаила Булгакова и Софьи Прокофьевой.
В них силам добра в человеческой душе, поддерживаемым духовным миром и его Светлыми Силами, противостоят мощные духи зла, угрожающие и соблазняющие, вводящие в моральные заблуждения, ведущие к нравственному падению и, как следствие, к постепенному распаду человеческой личности. Эти темные силы представлены в первом романе в виде сатаны-Воланда, а во втором – в образе страшного демона из глубин преисподней, настоящее имя которого не может быть произнесено, ибо оно само уже несет в себе разрушительную для души силу зла, а потому обозначенное в романе лишь прозвищем «Сам» (гл. 28), как указание на всеохватывающий, космический эгоизм, лежащий в основе и составляющий сущность этого демонического существа, олицетворяющего, подобно Воланду, силы зла не только в нашем мире, но также и в мире потустороннем.
