Книга Лепестки на ветру - Вирджиния Клео Эндрюс

— Ты смеешься.

— Серьезно, а что у вас нет никаких физических особенностей?

— Во всяком случае ничего такого, что мне хотелось бы обсуждать, — он улыбнулся, и в его темных глазах мелькнул какой-то чертик, затем он помог мне подняться и ощупал колено со знанием дела. — С виду вполне здоровая, нормальная коленка.

— Вы-то откуда знаете?

— У меня лично с коленями все в порядке, поэтому я могу на ощупь различить здоровую коленку. Конечно если бы я мог посмотреть, я мог бы лучше разобраться, что к чему.

— Отправляйтесь домой и разбирайтесь со здоровыми коленками своей жены.

— Почему ты такая злая со мной? — он сузил глаза. — Вот он я, я рад тебя снова видеть, а ты настроена так враждебно.

— Боль всегда делает меня злой, а вас разве нет?

— Когда я страдаю, я мягкий и покорный, правда, это случается нечасто. Так добиваешься большего участия от окружающих, к тому же не забудь, что ты сама бросила вызов, а не я.

— Не было нужды принимать его. Могли бы продолжать свою веселую прогулку и не гнаться за мной.

— Ну вот мы и спорим, — сказал он разочарованной. — Где я хочу сохранить мир, ты хочешь борьбы. Будь со мной поласковей. Скажи, что ты рада меня видеть. Скажи мне, что я выгляжу намного лучше, чем когда мы виделись в последний раз, и что ты находишь меня очень привлекательным. Пусть даже я не мчался как ветер, но у меня есть свои приятные стороны.

— Не сомневаюсь.

— Моя жена все еще на этом женском курорте, и я вот уже много месяцев совсем одинок, замученный до смерти компанией старой леди, которая не может ни двигаться, ни говорить, но умудряется хмуриться всякий раз, как я появляюсь. Однажды вечером я просто сидел у камина, мечтая о том, чтобы кто-нибудь в округе совершил убийство, и тогда у меня было бы интересное дело для разнообразия. Ужасно досадно быть адвокатом и жить в окружении счастливых, нормальных людей, лишенных потаенных страстей, которые могут взыграть в любой момент.

— Поздравляю, Барт! Перед вами стоит особа, полная обид, озлобленности и низменной злости, жаждущая мести, и все это скоро выйдет наружу, уж можете не сомневаться!

Он подумал, что я шучу, играю в кошки-мышки, в извечную игру мужчины и женщины, и он охотно принял правила этой игры, не подозревая ни на минуту о моих истинных намерениях. Он изучающе посмотрел на меня, глазами снимая с меня мой сапфирово-синий тренировочный костюм, голодным взглядом мужчины, жаждущим того, что я могла бы ему дать.

— Почему ты приехала и поселилась здесь, рядом со мной?

Я рассмеялась.

— А вы самонадеянны. Я приехала, чтобы открыть здесь балетную школу.

— Ну, разумеется… Существует Нью-Йорк и твой родной город, где бы он ни был, а ты приезжаешь сюда, чтобы заниматься еще и зимними видами спорта?

Какой зимний вид спорта он имел в виду, я могла без труда прочесть в его глазах.

— Да, я люблю все виды спорта и на закрытых стадионах, и на свежем воздухе, — ответила я невинным голосом.

Он самоуверенно хмыкнул, как и все самовлюбленные мужчины, полагая, что он уже выиграл очко в единственной интимной игре, в которую мужчины действительно охотно играют с женщинами.

— А эта пожилая леди, которая не разговаривает, она что, совсем не двигается? — спросила я.

— Самую малость. Это мать моей жены. Она говорит, но нечленораздельно, и никто, кроме моей жены, ее не понимает.

— И вы оставляете ее совсем одну — это не опасно?

— Она не одна. С ней все время дежурит сиделка, к тому же в доме целый штат слуг. — Он нахмурился, как если бы мои вопросы ему не нравились, но я продолжала настаивать:

— Тогда зачем вообще там оставаться? Почему не предаться всем удовольствиям на стороне, пока кошки нет в доме?

— Ты все-таки и впрямь какая-то злая. Хотя я никогда особенно не был привязан к своей теще, но сейчас, когда она в таком положении, мне ее искренне жаль. А поскольку я немного знаю человеческую натуру, то я не могу в полной мере быть уверенным, что в отсутствие хотя бы одного члена семьи слуги будут ухаживать за ней должным образом. Она совершенно беспомощна и не может даже подняться с кресла без посторонней помощи или встать с постели, если ее не поднять. Поэтому, пока моя жена в отъезде, я должен следить за тем, чтобы мою тещу не обижали и не обкрадывали.

Меня охватило любопытство. Мне захотелось услышать ее имя, ибо я никогда его не слыхала прежде.

— Вы называете ее «миссис Фоксворт»?

Он не понял этого моего интереса к старухе и попытался перевести разговор на другую тему, но я проявила настойчивость.

— Я называю ее Оливия! — отрезал он. — В начале нашего супружества я пробовал вообще с ней не разговаривать, забыть о ее существовании. Теперь я называю ее по имени. Думаю, ей это приятно, хотя не уверен. У нее лицо высечено из камня, всегда с одним застывшим выражением, как у ледяной статуи.

Я представила ее недвижную, если не считать ее серых глаз, сделанных из кремня. Он рассказал мне достаточно. Теперь я могла строить кое-какие планы, оставалось только выяснить одну маленькую деталь.

— А ваша жена, когда вы ждете ее домой?

— А тебе зачем?

— Я тоже одинока, Барт. Когда уходит Эмма, нянька моего маленького сына, я остаюсь с ним наедине. И вот… Я подумала, что может быть у вас вдруг появилось бы желание пообедать с нами…

— Я приду сегодня, — ответил он не раздумывая, при этом его темные глаза сверкнули.

— Наш режим привязан к моему сыну. Летом мы едим в пять тридцать, но сейчас, когда день короткий, мы обедаем в пять.

— Отлично. Покормите его в пять и уложите спать. Я приду в половине восьмого. После обеда мы сможем получше узнать друг друга.

Он уверенно встретил мой задумчивый взгляд, как и подобает адвокату. А потом, поскольку мы слишком долго смотрели друг на друга, мы оба расхохотались.

— И кстати, мистер Уинслоу, если вы пройдете через лес, который начинается позади вашего дома, то вы сможете прийти к нам никем не замеченным, если вы, конечно, не будете слишком выпендриваться.

Он поднял ладонь и кивнул, как если бы мы были заговорщики.

— Пароль — «Благоразумие», мисс Дал.