– Стук? – сказал Линч.
– Да, – ответила я. – Это были вы. Вы пришли за своей дочерью.
– Но что…
– Церковь, – перебила я Линча.
В этот момент охранник заявил:
– Время вышло.
Из глубины тюрьмы донеслось громкое гудение. Снаружи послышался грохот приближающихся шагов.
– Церковь! – сказала я. – Вы должны закончить рассказ о церкви!
Вошел охранник и положил руку на плечо Линча, заставляя его встать. Оказавшись на ногах, Альберт наклонился вперед и сказал мне:
– Твой отец дал мне такое же объяснение, как в тот день, когда я постучал в вашу дверь. Ее прогнали демоны. Он принес свои извинения. О, поверь мне, он просил прощения. Но я сказал, что не верю ему. Я хотел приехать раньше, но всякий раз, когда я звонил, он твердил, что они с твоей матерью должны задержать Абигейл еще на некоторое время, чтобы помочь ей. И я позволил ему себя обманывать, посылал деньги, обеспечивая материалом еще для одной лекции.
– Церковь, – повторила я. – Рассказывайте, что там произошло.
– Он твердил то же самое в ту ночь, но я ему не верил. И тут вошла твоя мать. Твоя мать… ты должна знать, что она была другой, Сильви. Возможно, они с твоим отцом и составляли команду, но они отличались друг от друга. Каким-то образом, я и сам не знаю, как ей это удалось, она сумела меня успокоить. Она сидела рядом со мной на скамье, и мы вместе молились, пока твой отец бродил в тени у алтаря. И тут я понял, в кого превратился: в человека с пистолетом, который разбрасывается пустыми угрозами, пытаясь отыскать дочь, с самого начала не желавшую с ним жить.
– И что дальше?
– Я отшвырнул пистолет, выбежал из церкви, сел в свой фургон и поехал к автостраде намного быстрее, чем мне бы следовало в такой сильный снегопад. Потом я остановился возле бензоколонки, где увидел того старика в туалете и поймал собак его жены на парковке. Это правда, Сильви. Помоги мне, потому что я говорю правду.
Когда охранник подтолкнул его в сторону двери, из-за которой доносился грохот шагов, я продолжала сидеть и смотреть, вспоминая любимую песню мамы и изо всех сил пытаясь увидеть правду Альберта Линча – ведь мама считала, что я на это способна. Когда его увели, мы с Раммелем остались в полной тишине. Он снова подошел и положил руку мне на плечо. Перед тем как встать, я посмотрела на его тяжелые черные ботинки. Затем нас проводил еще один охранник, мы миновали серию дверей и ворот и оказались возле машины Раммеля.
Когда мы отъезжали от тюрьмы, я смотрела на колючую проволоку и думала о Дереке, который посоветовал мне не прикасаться к ограде в тот первый день, когда мы встретились в поле. Наверное, он сейчас убивает индюшек – ведь до Дня благодарения осталось немного.
– Ты в порядке? – спросил детектив.
– Да, – ответила я.
– Знаешь, Сильви, когда долго занимаешься такой работой, как моя, начинает вырабатываться шестое чувство, говорящее о возможной виновности людей. Но я научился не обращать внимания на свои ощущения, отбрасывать их в сторону и учитывать улики, выслушивать показания. Так что этот разговор не должен повлиять на тебя. Факты остаются фактами.
– Я понимаю, – сказала я и после паузы добавила: – Но я не видела мистера Линча в церкви той ночью.
Машина мчалась по шоссе, и ветер свистел в открытом окне Раммеля. Потрескивала полицейская рация. Довольно долго тишину нарушали только эти звуки.
– Ты уверена? – наконец спросил детектив.
– Да, уверена. И что теперь будет?
– Нам нужно поговорить с Луизой Хок. Как я тебе уже говорил, Линча освободят. Сейчас уже слишком поздно, поэтому это произойдет завтра. Если хочешь, я могу заехать за тобой утром.
Так мы и договорились. Когда я вышла из машины возле своего дома, мой взгляд остановился на пустой ступеньке крыльца. Эмили Санино больше не будет привозить нам свои подарки. Машины Роуз не было, а желтый свет из подвала пробивался даже сквозь сияние дня.
Я вошла в дом и сразу направилась в комнату родителей, где мигал красный огонек автоответчика. Прошла мимо телефона, принялась искать старый кассетный магнитофон отца и обнаружила его на прикроватной тумбочке вместе с пустым пузырьком от лекарства и, как ни странно, отверткой, завернутой в полотенце. Я отложила все это в сторону и взяла кассету, которую начала слушать в машине Раммеля. Кассета была уликой, Раммель не отдал бы ее сам, поэтому я незаметно вытащила ее из магнитофона, когда села в машину. Теперь я засунула кассету в магнитофон и включила воспроизведение. Сначала ничего не происходило, и я решила, что кассета испортилась. Но когда я хотела нажать перемотку вперед, комнату наполнил голос. Говорил не отец, а Хикин. Я усилила звук до максимума.
Хикин: По мере написания книги меня все больше и больше разочаровывали несоответствия в ваших рассказах.
Отец (слабым голосом): Вы начинаете говорить, как мой брат и другие наши недоброжелатели. Я думал, вы стали нам другом, Сэм.
Хикин: Я ваш друг. Но я пытаюсь делать свою работу. А она предполагает, что я должен говорить правду.
Отец: Правда в том, что большинство приходящих к нам людей уже проиграли.
Хикин: Проиграли?
Отец: Да. Полагаю, можно даже сказать, что они уже не здесь. Они безумны. Вы знаете, как я начинал? С объявлений на последней странице газеты. «Помощь одержимым». Скажите мне, неужели человек в своем уме обратится за помощью по такому объявлению?
Хикин: И что вы хотите этим сказать?
Отец: Напишите книгу, сделайте ее достаточно страшной, и ваша работа будет выполнена. Ведь люди именно этого хотят, не так ли?
Хикин откашлялся, и я почувствовала, что разговор принял направление, которое его не устраивало. Он начал заикаться, как всегда, когда он волновался. Затем раздался громкий щелчок и наступила тишина. Но через несколько секунд запись возобновилась.
Хикин: Могу я спросить вас о детях?
Отец: Конечно.
Мать: Я бы этого не хотела.
Отец: Моя жена предпочитает разделять работу и дом.
Хикин: А вы нет?
Отец: Эти вещи имеют обыкновение сливаться. Кроме того, я сказал, что вы можете задавать вопросы, но не обещал, что мы будем на них отвечать.
Хикин: И все-таки я попробую. Что ваши дочери думают о том, чем вы занимаетесь?
Мой отец: Мы почти не говорим с ними о работе.
Теперь его голос звучал громко и уверенно, и я поняла, что это запись другого разговора, при котором присутствовала моя мама.
Хикин: Обладают ли вашим даром Роуз и Сильви, миссис Мейсон?
Мама: Да, но я не намерена об этом говорить.
