Посетив пекарню и получив от арендатора плату, я задумалась о том, как связаться с Люком. Написать ему я не могла, как не могла и доверить незнакомому гонцу письмо, сообщавшее о деньгах, поэтому, найдя курьера, направлявшегося с посланиями к дофину, я попросила его разыскать Люка и передать, что вся его семья, включая племянницу, которой он никогда не видел, вернулась в Париж. Я очень надеялась, что Люк догадается о моих намерениях и откликнется.
Жак быстро наладил отношения с парижской гильдией портных и арендовал мастерскую и квартиру на узкой улочке между Лувром и Шатле. Там держали лавки портные, и мне было удобно забегать туда в свободные часы. Стало известно, что Жак шьет для английской королевы, и заказов у него было с избытком. В сентябре король Генрих назначил Томаса Кларенса коннетаблем Парижа. Враждующие группировки в городе усмирили, но горожане все еще голодали. На рынках почти не было свежих продуктов. Если английский двор собирался остаться в Париже надолго, к весне голод доберется и до дворцовых покоев.
Англичане считали, что король Генрих заслуживает праздников и торжеств. За пять лет, миновавших после сражения при Азенкуре, он стал полновластным правителем Северной Франции. Зима положила конец военной кампании, и король получил возможность отдохнуть и осознать свои завоевания и победы, среди которых – и крошечная новая жизнь. Неудивительно, что Генрих вошел в Париж в самом роскошном облачении, а на пирах и приемах неизменно надевал корону. Великолепный монарх Европы, центр притяжения славы, удачи и верности подданных.
Распорядитель двора французского короля пришел заявить, что король Генрих – наследник Франции и должен ставить короля Карла и королеву Изабеллу во главе всех придворных церемоний, но Генрих отмел его возражения.
– Пусть король Карл держит собственный двор, как и прежде, а мы, как и прежде, будем держать свой, – заявил он.
– Но короля Карла никто не посещает, сир, – пожаловался распорядитель. – Все вельможи стекаются на ваши аудиенции.
– Если это их выбор, мы не можем им запретить, – Генрих пожал плечами. – Пусть король Франции призовет их к себе. Может быть, они вернутся.
Разумеется, вельможи возвращаться не стали. Близилось Рождество, время подарков, а король Генрих пребывал в весьма щедром настроении, раздавая титулы и поместья всем, кто помог ему достичь победы. Увы, королю Франции дарить было нечего. Екатерина не предприняла никаких попыток навестить мать во дворце Сен-Поль, а королева Изабо не могла заставить себя явиться ко двору Екатерины. Старой королеве было одиноко, но я ее не жалела. Пережив столько бед в детстве и девичестве, Екатерина заслужила свои дни славы и теперь наслаждалась всеобщим восхищением своей красотой, великолепными платьями и сверкающими драгоценностями.
Екатерина уговорила меня провести первые два дня Рождества с моей семьей, пообещав, что не забудет ежедневно принимать травяной отвар и не станет допоздна засиживаться на придворных балах. Так что я планировала отпраздновать рождение Христа с Алисией и Жаком, сводить маленькую Катрин в Нотр-Дам, чтобы вместе с ней посмотреть на ясли младенца Христа и послушать хоры, поющие рождественские гимны на соборной площади. Но прежде того я хотела еще раз сходить в пекарню у Большого моста. Мой арендатор обещал приготовить для нас особое печенье Богородицы и младенца Христа в качестве рождественского лакомства.
В прекрасный день, свежий и ясный, я шла с корзинкой вдоль Сены. Река мирно поблескивала под лучами зимнего солнца. Мне вспомнилось вдруг, как в дни беззаботной юности я бегала в королевскую конюшню на свидания с Жан-Мишелем. Тогда я носила коричневое домотканое платье и деревянные башмаки и страшно гордилась тем, что хорошо одета и умею читать и писать. Теперь же я ношу плащ из синей фландрской шерсти с капюшоном, отороченным кроличьим мехом, и переписываюсь с принцами. Тем не менее, хоть я и общалась с королями и королевами, внутри я все еще чувствовала себя непоседливой дочкой пекаря, подарившей невинность красивому конюху с мерцающими глазами.
Возле пекарского двора я остановилась как вкопанная, внезапно увидев призрак. У приоткрытой калитки стоял Жан-Мишель. Сердце заколотилось от волнения и едва не выскочило из груди. Он здесь! Он не умер и пришел в пекарню, чтобы найти меня…
Я бросилась ему навстречу, словно юная девушка с упругими каштановыми локонами и розовыми щечками. Однако, присмотревшись внимательнее, я поняла, что у ворот стоит Люк, невероятно похожий на отца. Прошло больше года с нашей последней встречи. Мой сын вырос и превратился в широкоплечего парня со смуглой кожей Жан-Мишеля и его легкой пружинистой походкой. Мои глаза наполнились слезами – слезами радости при виде сына и горькими слезинками разочарования от того, что это не его отец.
– Люк! Ты приехал! – вскричала я, стыдясь, что на мгновение пожелала увидеть вместо него кого-то другого.
Похоже, повзрослел он не только телом, но и умом, потому что не стал протестовать, когда я подбежала и, крепко обняв, расцеловала его в обе щеки.
– Мне передали твое сообщение. Гонец застал дофина в разгаре охоты, и мой господин все услышал, – смущенно проговорил Люк. – Знаю, если бы я научился читать, ты прислала бы мне письмо.
– Неважно! – воскликнула я. – Гонец нашел тебя, ты отыскал меня, и сейчас Рождество! Что может быть лучше? Хорошо, что я пришла в пекарню за печеньем для малышки Катрин. А ты как сообразил сюда прийти?
– Я подумал, что в пекарне знают, как с тобой связаться. А дофин сам отправил меня в Париж – с тайным письмом для сестры, принцессы.
– Королевы, Люк. Она теперь королева Англии, – напомнила я ему. – Дофин передал ей послание?
– Да. Отпустил меня со службы и даже позволил взять лошадь, так что я уехал вместе с королевским гонцом. Лошадь у пекарни оставил, а пекарь сказал, что ты скоро придешь. – Люк растерянно огляделся. – Ох, помню, как в детстве здесь играл!
– Разумеется, в четырнадцать ты уже взрослый, – поддразнила я его. – Ты еще ребенок, Люк!
– Но я делаю мужскую работу, – возразил он. – Вдобавок дофин меня ребенком не считает. Видишь, письмо мне доверил. Вот, возьми.
Люк достал из кармана куртки сложенный бумажный квадратик. На восковой печати красовалось изображение королевской лилии. Люк облегченно вздохнул, передавая мне послание. На одежде сына не было никаких свидетельств о принадлежности к свите дофина.
– Во дворец мне нельзя, матушка, – вздохнул он. – Может, я у Алисии поживу, если у них место найдется?
– Да, конечно, – сказала я, пряча письмо поглубже в лиф. – Мы сразу туда и пойдем, вот только печенье заберу. Увидишь свою племянницу. Катрин очень красивая малышка.
– Катрин? Вы назвали ее в честь принцессы? – недовольно поморщился Люк.
– В честь королевы Екатерины, благослови ее Господь, – ответила я. – Она сама изъявила желание стать крестной матерью. Не забывай, мы многим ей обязаны.
– С тех пор все изменилось, – пробормотал Люк. – Этот договор… А тут еще письмо дофина… В общем, хорошего не жди.
