Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Человек неуступчивый и методичный, Воронцов обладал феноменальной коммерческой хваткой и умел выжимать деньги буквально из воздуха.
Чем тоже напоминал сестру. Под его покровительством ей, безусловно, становилось легче держаться на придворном паркете. Однако у подобной близости была и оборотная сторона. Что бы ни делал «социетет», императрица всегда держала в голове возможность одобрения его шагов со стороны княгини. На юге Екатерина II встретилась со своим союзником Иосифом II. Когда-то император очень тепло встретил в Вене Дашкову. Наша героиня способна была сообщить союзнику «по вспыльчивому ее, или лучше сказать, сумасшедшему нраву, — как писал Державин, — премножество грубостей, даже насчет императрицы, что она подписывает такие указы, которых сама не знает»{824}.
Поэтому Дашкову не только не взяли на юг, но и не писали ей с дороги. Когда же война грянула, вели себя с ней крайне подозрительно. Чуть ли не как со шпионом. Особенно остро это проявилось в начале вооруженного столкновения со Швецией, король которой Густав III решил поддержать турецкого султана.
Когда-то Дашкова познакомилась с ним во Фридрихсгаме: «Он был королем-путешественником, то есть имел совершенно ложное понятие о всем виденном за границей, так как подобным знатным путешественникам показывают все с лучшей стороны и все устроено и налажено так, чтобы производить самое лучшее впечатление… С целью заручиться их поддержкой, не щадят лести и каждения перед ними. Возвратившись к себе, они требуют от своих подданных прямо обожания и не довольствуются меньшим. Потому-то я… всегда предпочитала, чтобы они ездили по своей стране, но без торжественности, которая бременем ложится… на народ»{825}.
Комментаторы «Записок» Дашковой давно заметили, что все стрелы в этой зарисовке пущены не в Густава III, а в Екатерину II и касаются не Фридрихсгама, а поездки императрицы в Крым в 1787 году. Здесь и попытки показать увиденное с наилучшей стороны, и бремя, ложащееся на народ, и потоки лести, которые расточают монархине встреченные чиновники. Слово в слово то, что обсуждалось в кругу воронцовской партии.
Теперь, с началом войны, старый знакомый княгини герцог Карл Зюдерманландский командовал шведским флотом. И вдруг Дашкова получила от него весточку. «Он послал в Кронштадт с письмом к адмиралу Грейгу, в котором просил переслать мне письмо и ящик, найденные им на одном из захваченных судов, — рассказывала княгиня. — Адмирал Грейг… послал ящик и письмо в Совет в Петербург… Императрица приказала отослать мне ящик и письмо, не вскрывая их. Я была на даче и чрезвычайно удивилась… Курьер из Совета… передал мне толстый пакет от знаменитого Франклина и очень лестное письмо от герцога Зюдерманландского… Я… сейчас же… поехала в город, прямо ко двору… Императрица приняла меня в спальне… я передала ей письмо герцога Зюдерманландского…[и] спросила ее приказаний на этот счет.
— Пожалуйста, — ответила она, — не продолжайте этой переписки»{826}.
Перед нами одна из самых туманных сцен в мемуарах. Детали сдвинуты со своих мест. Попробуем их расставить.
Прежде всего, когда произошел инцидент? Война со Швецией началась в конце июня 1788 года. Дашкова пишет, что герцог Зюдерманландский направил Грейгу письмо от Бенджамина Франклина об избрании ее в члены Филадельфийского философского общества — первой научной ассоциации Америки. Но княгиню избрали 17 апреля 1789 года, когда адмирал уже умер (15 октября 1788 года). Из-за войны известие шло более двух лет. Только в июле 1791 года письмо было получено{827}.
Значит, «ящик» Франклина не мог попасть к Дашковой вместе с письмом Карла Зюдерманландского. Тем более при жизни Грейга. Что же писал шведский друг? «Он меня извещал, что… не желает, чтобы война, столь неестественная между двумя монархами, связанными столь близкими родственными узами, распространила свое влияние и на личные отношения частных людей». И заверял, что сохранил к княгине «уважение, вызванное знакомством в Аахене и Спа». Как будто ничего важного.
Но обе подруги подумали иначе. Екатерина II, велев доставить послание Дашковой, не вскрывая, показала, что видит все контакты княгини. Та решила немедленно объясниться. После того как Екатерина II прочла текст и запретила посылать ответ, произошел примечательный разговор о герцоге Карле: «Он желал бы найти какой-нибудь предлог, чтобы вступить в переговоры о собственных своих интересах, совершенно отличных от интересов его брата, короля шведского. Однако ее величество со мной не согласилась, и через несколько месяцев оказалось, что я правильно оценила герцога и что можно было заставить его изменить интересам брата и парализовать действия шведского флота»{828}.
Недальновидная Екатерина II! Вместо того чтобы губить своих моряков, доверилась бы дипломатическим стараниям подруги.
Не так всё просто. Герцог, человек амбициозный и всегда стремившийся занять трон своего импульсивного брата, искал способ поддерживать контакты с противником. Это было удобно обеим сторонам. Такие связи обычно ценились и оберегались. Однако императрица не хотела, чтобы посредницей становилась Дашкова, а через нее в курсе всего происходящего оказывался Александр Воронцов. Она всегда понимала, что этот вельможа ей «не слуга».
«Мысли, опасные нашему времени»
Дашковой вовсе не нужно было участвовать в политических интригах, чтобы вызвать подозрение. Ее контакты поминутно ставили княгиню в ложное положение. И нет ничего удивительного, что имя Екатерины Романовны всплыло в истории А.Н. Радищева, коль скоро тот находился под покровительством ее брата.
«Под начальством моего брата по таможне служил один молодой человек по фамилии Радищев; он учился в Лейпциге, и мой брат был к нему очень привязан, — писала княгиня. — Однажды в Российской Академии в доказательство того, что у нас было много писателей, не знавших родного языка, мне показали брошюру, написанную Радищевым. Брошюра заключала в себе биографию одного товарища Радищева по Лейпцигу, некоего Ушакова, и панегирик ему. Я в тот же вечер сказала брату, который послал уже купить эту брошюру, что его протеже страдает писательским зудом…
Этот писательский зуд может побудить Радищева написать впоследствии что-нибудь еще более предосудительное. Действительно, следующим летом я получила в Троицком очень печальное письмо от брата, в котором он мне сообщил, что мое пророчество исполнилось. Радищев издал несомненно зажигательное произведение, за что его сослали в Сибирь»{829}.
Из приведенных строк следует, что княгиня не была лично знакома с Радищевым и вряд ли читала его книгу. История ареста автора «Путешествия из Петербурга в Москву» как будто прошла мимо нее, никак не затронув. Однако следующее сразу за рассказом о Радищеве описание дела Я.Б. Княжнина содержит характерную деталь: «В 1794 г….вдова одного из наших знаменитых драматических авторов, Княжнина, попросила меня напечатать в пользу его детей последнюю написанную им… трагедию… Не знаю, прочла ли ее императрица или граф Зубов, но в результате… ко мне явился генерал-прокурор Сената Самойлов… [и] сообщил, что императрица намекнула и на брошюру Радищева, говоря, что трагедия Княжнина является вторым опасным произведением, напечатанным в Академии»{830}.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
