– Прекрати! – резко сказал Баллас.
– Тебя это беспокоит?
– Мне это наскучило.
– Как может наскучить то, что угрожает жизни? Препятствия, как враги, должны пробуждать интерес. – Лэйк нахмурился. – Плохой знак, если они тебе и вправду наскучили.
– Да ну?
– Плохо, что препятствие тебя не интересует. Либо ты не принимаешь его всерьез – что в данном случае большая ошибка, либо… ты просто не веришь, что сумеешь его преодолеть. Наскучило, потому что нет смысла думать о нем, потому что сколько ни размышляй – не поможет. Значит, ты веришь, что стена непреодолима. Если человек уверен, что не может ничего поделать с преградой, он утрачивает интерес…
Баллас что-то пробурчал себе под нос. Лэйк еще раз ощупал стену.
– Идемте, – сказал он. – Надо лезть.
– Было бы разумнее, – сказал Баллас, глядя на темнеющее небо, – разбить здесь лагерь. Завтра со свежими силами начнем восхождение.
– Ты воображаешь, что одного дня на это хватит?
– А нет?
– Выше есть места, где можно будет соорудить неплохой лагерь, – сказал Лэйк. – У нас остались дрова?
Дров не осталось. Баллас обломал ветки с нескольких рябин. Потом убил и выпотрошил еще одного козла.
– Все готово? – спросил Лэйк, когда Баллас вернулся.
– Да.
– Тогда вперед.
Три дня они карабкались по скальной стене, пробираясь по выступам и утесам. Сперва Балласа поразил ее размер – казалось, она никогда не кончится и – рано или поздно – доведет их до самого неба. Потом он начал уставать. Скала раздражала Балласа: везде она выглядела одинаково; лезть по ней было что плыть по морским волнам в безветренную погоду. Днем путники карабкались вверх, ночью разбивали лагерь. Монотонность пейзажа и медленное восхождение заставили Балласа потерять терпение. Временами казалось, что Лэйк сыграл с ним злую шутку: повел в путешествие, не имеющее конца.
Утром третьего дня, очнувшись от очередного сна о камне, Баллас вдруг взглянул на скальную стену другими глазами. Она оказалась ему странной и нереальной, отделенной от остального мира. Местом, где действуют иные законы и правила. То был мир уединения и тишины. Огни Друина остались далеко позади, и вокруг не было ничего, кроме бесконечных гор и скальных стен. Мир серого камня и сверкающего льда. Холод ломил кости, ветры грозили содрать кожу с лица. Баллас ослабел от мороза и злобно посматривал на Эреш, одетую в теплые меха.
В полдень на небе начали собираться облака. Сперва их было немного – каждое чернильно-черное и тяжелое. Потом ветер нагнал новые тучи, и небо стало скоплением пульсирующей черноты. Ветер утих. Начал падать снег; белые хлопья плыли в воздухе, мягко приземляясь на выступы скалы, оседали на плечах и волосах. Казалось, они заполнили весь мир… Снова задул ветер, заставив снежинки пуститься в пляс. Потом неожиданно сильный и яростный порыв вынудил путников приникнуть к стене. Баллас выругался. Лэйк пошатнулся и едва не упал, лишь чудом сохранив равновесие.
Начался буран. Все стало белым – уступ, воздух, скальная стена, горы. Баллас не видел ничего дальше собственной руки. Где-то рядом с ним Лэйк крикнул:
– Сотня шагов – и мы будем в безопасности!
Следуя за Лэйком, Баллас нырнул в пещеру. Сразу же стало тихо. На полулежала небольшая горка темных углей, рядом с ней – кучка звериных костей. Баллас встревожено покосился на них. Что это? Не лагерь ли лективина? Может быть, Ню’ктерин каким-то образом перегнал их? И сейчас – где-то впереди. Притаился. Ждет…
Потом Баллас заметил кусок бесцветного истлевшего меха. Зверь был убит и освежеван многие годы назад. Опустившись на колени, Лэйк тронул угли.
– Я знаю эту пещеру, – сказал он, улыбаясь. – Здесь где-то должны быть остатки моей последней трапезы перед вершиной. Горная лиса. Она жила в пещере, но была стара и слишком медлительна, слишком слаба, чтобы драться. Я убил ее и отлично поел.
– Последний обед? – переспросил Баллас. – Так мы уже почти у цели?
– Завтра будем на месте, если погода позволит.
– Как ты думаешь: когда прекратится пурга?
– Весной, – отозвался Лэйк. Баллас хмыкнул.
– До того будут лишь временные затишья, – продолжал путешественник. – Нам придется с этим смириться. А теперь разведи-ка костер. Я продрог до костей.
Баллас повиновался. Пока Эреш готовила козье мясо, Баллас снял куртку и штаны и пододвинул поближе к огню для просушки. Мягкое, дымное тепло наполнило пещеру. Они поели в молчании. Чтобы облегчить боль в ребрах, Эреш выпила немного виски. Потом она отошла к дальней стене пещеры и улеглась спать. Баллас и Лэйк остались сидеть у огня. Снаружи свирепствовала буря. Снежные хлопья словно огромные белые мухи роились за входом.
– Сколько там осталось виски? – спросил Лэйк. Баллас посмотрел бутылку на свет.
– Полна на три четверти.
– Можем допить. Завтра в этот час мы уже будем в Белтирране и станем пить местные вина.
– Ты же в это не веришь. Лэйк покачал головой.
– Нет, не верю.
Он сделал большой глоток. Баллас пристально наблюдал за ним. На лице Лэйка появилось довольное – почти счастливое – выражение. В последние дни он часто бывал рассеян и задумчив, словно мысли старика были посвящены не подъему, а чему-то совсем другому. Гораздо менее вещественному…
– О чем задумался, Баллас? – спросил Лэйк.
– Как ты узнал, что я задумался?
– Ты молчишь, не шевелишься. А еще – не замечаешь, что я протянул тебе бутылку. – Лэйк держал бутылку возле Балласа, а тот и впрямь ее не видел. – Тебя что-то тревожит, – заметил Лэйк, когда Баллас взял бутылку из его рук.
– Я в самых высоких горах Друина, почти у самой вершины. Кругом пурга. Конечно же, я тревожусь…
– Дело в ином, – сказал Лэйк.
Баллас немного помолчал.
– Почему ты мне помогаешь? Некоторое время назад я полагал что тебе просто хотелось приключений… или чего-то такого. Но теперь я уже так не думаю. Это не похоже на веселую прогулку. Ты мог здесь погибнуть. Ты знал, что будет опасно, предвидел пургу…
Лэйк протянул руки к огню.
– Я был не до конца честен с тобой, Баллас. Я сказал, что решил помочь тебе, потому что хотел еще раз побывать в горах и мне нужен был спутник. Человек, который поможет, если мне станет трудно. Я сказал, что никто не желал лезть в горы…
– Верно, – пробормотал Баллас.
– Ну так вот: я солгал. Есть множество глупых людей, жадных людей, которые бы согласились мне помочь. Но… я боялся.
– Боялся?
– Гор. В юности я был безрассуден. Я не понимал, насколько хрупко человеческое тело. Или, вернее, понимал, но меня это не волновало. Приключения манили меня, и я отвергал все, что могло сделать их скучными, – осторожность, расчетливость. Они были необходимы в Гарсбраках, но я пренебрегал ими. Однако теперь я стар, слеп… и трусоват. Я люблю горы, но они же пугают меня.
