Крис долго молчал.
— Я говорю, что есть надежда, поскольку наука не стоит на месте и делает открытия.
— Заранее я не могу сказать. Я знаю не все детали.
— Что? — Крис с трудом выбирался из пучины мыслей. — Ах, да. Что я задумал? Я хочу кое с кем встретиться. И эту встречу надо подготовить. Все, с чем мы сейчас столкнулись, лишь маленькое действие в одном большом спектакле. Я хочу узнать, на чем стоит весь этот театр!
— Этого вам никто сказать не сможет.
— Вы ошибаетесь.
Крис вспомнил Фонтенбло, свой разговор с Понти и вопросы Марвина.
— Папа римский.
Глава 41
София-Антиполис близ Канн
Ночь со вторника на среду
Папа нервно бил по губам костяшками пальцев. Здесь, в исследовательском центре фармаконцерна, как сказал Марвин, он найдет то, за чем охотится.
Однако стойло оказалось пусто. Несмотря на вертолет, они опоздали. Кальви доложил ему о двух трупах и посоветовал немедленно скрыться.
Но несколько минут назад у входа жандармерия высадила одного монаха. Неужто брат Иероним? Да может ли такое быть?
За несколько часов до этого монах был увезен отсюда и, связанный, брошен на обочине дороги в Ниццу. Какой-то испанский турист обнаружил его во время короткого привала. Священник был явно поврежден умом и все твердил, что его папа — в Риме. Его доставили в ближайший полицейский участок.
Там он тоже нес ахинею про странные события в Софии-Антиполис, в клинике Тайсэби, и все требовал немедленного разговора с папой.
Только уважение к сану священника заставило полицейских передать сообщение по инстанциям, и оно дошло и до французской службы сопровождения. Об этом информировали Кальви, тот поговорил с монахом по телефону и распорядился, чтобы его привезли.
Открылась дверь — и опасения папы подтвердились.
Брат Иероним упал на колени.
— Святой отец, я сделал все, что было в моих силах. Я пытался позвонить Вашему Святейшеству, но Рим не принимал меня всерьез. Слава Богу, что вы все-таки приехали. Я слишком ничтожен для такого испытания.
Папа взял монаха за плечи и поставил его на ноги.
— Сядьте.
Они сели к столу, и Иероним отметил про себя, что папа выбрал тот же стул, на котором сидел Хэнк Торнтен.
— Расскажите мне все по порядку! — сказал папа и зарылся лицом в ладони.
Иероним говорил, запинаясь, то и дело путаясь в деталях, и виновато опустил голову, когда закончил.
— И что, ошибки быть не может?
Иероним отрицательно помотал головой:
— Я пытался уклониться от этого испытания.
— Бог правит нашими путями, не мы, — ответил папа. — Помните, что я сказал, когда вы попросили об освобождении от ваших обязанностей? Это было, когда Марвин объявился в Ватикане в первый раз и сообщил о табличках. Мы оба знали, что настало время испытаний. Как вы могли предположить, что своим удалением в монастырь сможете избежать Божьей воли? Табличку в археологическом архиве нашли вы. Бог избрал вас. Примите же, наконец, это испытание — как принял его я!
— Оно мне не по силам! Я пытался переложить решение на другого, — Иероним опустил голову.
— Это ни к чему. Брат Иероним! Это бремя Господь взвалил на меня. Время близится. Я это чувствую. — Папа устало провел ладонями по лицу. — Но скажите мне, это действительно…
Иероним, дрожа, кивнул:
— Я это видел. Они испытали это на мышах.
— Значит, Марвин сказал правду.
Иероним удивленно поднял глаза.
— Да, да, он тоже здесь. Господь использовал его, чтобы показать мне дорогу сюда.
— Но Господь нас, кажется, оставил! Они сбежали со всем этим!
— Вы слишком мало полагаетесь на Бога! — прошипел папа. — Это еще не конец. — Он вдруг снова почувствовал странную пустоту в голове. — Если бы мы могли их догнать…
Иероним нерешительно смотрел на папу. Потом ему вдруг пришла мысль.
Но папа больше ничего не слышал, с такой силой его охватило видение.
* * *
Началось как всегда — и тем не менее на сей раз было по-другому.
Вначале он увидел пастуший посох. Уже епископский, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.
Посох был прямой, из гладкого металла, с серебристым блеском.
Если поставить его на землю, человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он переходил в железный наконечник.
Частью палки на верхнем конце был искусно вырезанный крест, изображающий распятого Христа.
Затем он увидел человека, который держал эту палку в руке.
На голове у того была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и крестом на груди, обут в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари.
Румяный и приветливый, седой, как лунь. Мужчине было далеко за семьдесят. На правом указательном пальце он носил золотое кольцо рыбака с образом святого Петра, основателя церкви, и монограммой Бенедикта.
То был он сам.
Картина расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.
Животные не жались друг к другу, а паслись кто где, разбредясь по холмам, а то и отбившись от стада.
Он сжимал посох левой рукой под самой резьбой с крестом, уперев железный наконечник в землю.
С выступа скалы, где он стоял, местность хорошо обозревалась. Тем не менее он видел не всех своих животных: обломок скалы загораживал видимость.
Он услышал взмахи крыльев. Сильные и мощные, не лихорадочные, а спокойные и решительные. Как всегда.
Человек, который был его точным подобием, не шелохнулся. Он застыл в своей позе, будто не видел двойника. Но ведь этого быть не могло! Двойник-то его видел!
Орел — поначалу лишь точка на небе — вдруг вырос до огромных размеров, с выпущенными когтями на сильных ногах. Бенедикт увидел непомерный клюв и алчные глаза смертоносного хищника.
Ноги орла напряглись, он выпустил когти и вонзил их в голову ягненка. От резкой потери скорости орел перекувырнулся, увлекая за собой ягненка, но не выпустил его. Медленными сильными ударами крыльев он пытался одолеть тяжесть добычи, оторвался от земли, но снова осел, когда жертва затрепыхалась в агонии. Крючковатый клюв вцепился в мякоть.
Бенедикт закричал!
Однако его точное подобие на выступе скалы не шелохнулось.
