до шаманов, магистерские диссертации и дипломные работы, относящиеся к региону Копаниц и защищенные в университетах Праги и Брно, книги по эзотерике, магии и религии, истории процессов над ведьмами и инквизиции, материалы из чешских и словацких архивов…
— Прежде всего я читала Гофера и других этнографов девятнадцатого и двадцатого века, статьи из газет и специальных журналов, хроники Житковой, Грозенкова, Вышковца и Вапениц…
— А вам не попадались какие-нибудь работы Идесовой? Доры Идесовой?
Ее вопрос меня озадачил. Мне и в голову не приходило, что эта простая женщина может знать исследовательницу из института этнографии Чешской академии наук!
— Попадались. Кроме статей в специальных периодических изданиях, она написала дипломную работу об истории житковских ведуний. В своих разысканиях она дошла до семнадцатого века, а закончила где-то на Гофере. Ее диплом я читала совсем недавно, он очень обстоятельный, но, как бы это сказать… она не использовала весь потенциал, какой заключает в себе эта тема.
— И это все?
— В каком смысле?
— Ну, не нашли ли вы что-то еще…
— Нет. Если она печаталась всегда под своей фамилией, то это все, что она опубликовала. Но откуда вы ее знаете? Все-таки она не из числа авторитетных специалистов… ой, я не то хотела сказать… я имела в виду, что ее работы не слишком известны широкой публике.
— Она была родом из наших мест.
Я удивилась:
— Вот как?
— Да, она жила через пару пустошей отсюда, в Бедовой. Сходите туда, если хотите, через Бедовую идет дорога на Грозенков. Потом можете позвонить мне оттуда: интересно, живет там сейчас кто-то другой, или ее дом по-прежнему пустует. Сами понимаете, после того несчастья никто не хотел там поселяться. Но, может, люди об этом уже и забыли, как-никак с тех пор несколько лет прошло.
Я не понимала, о чем она. Не желая показаться настырной, я все же не смогла удержаться и спросила:
— А что за несчастье-то?
— Ну, — откашлялась Багларова, — ее ведь нашли там мертвой…
У меня перехватило дыхание.
— Как, она умерла?! Совсем же молодая была!
— Да вот умерла. Кто-то напал на нее и свернул ей шею. Больше я ничего не знаю. Впрочем, думаю, полиция тоже известно не больше моего. Отыскать-то почти ничего не удалось. В смысле, улик. Дело было летом, и когда ее нашли, прошло уже несколько недель. Знаете, она ведь не всегда здесь жила, иногда оставалась в Брно, часто бывала у своего брата в Градиште. Поэтому ее не сразу хватились. Взялись за поиски только после того, как она на работу после отпуска не вернулась. Ну и нашли тут, в Бедовой. Точнее, то, что от нее осталось.
Я ошеломленно смотрела на Багларову.
— С тех пор у нас в домах и поставили телефоны. Сами понимаете, хутора… Яблочко-то берите!
Я вежливо отказалась, и хозяйка, положив себе в рот дольку и медленно жуя, продолжала:
— Но надо сказать, у нас этому никто не удивился.
— Чему?
— А тому, что с ней так все кончилось. Вот вы изучаете ведуний, верно? Тогда записывайте, барышня. Теперь уже это можно и рассказать, когда все умерли. Знаете, что люди говорят?
Я завертела головой.
— Дора Идесова была из проклятого рода. Дочь и племянница ведуний, понимаете? Ее тетка Сурмена и бабка Юстина Рухарка были знаменитые ведуньи. Может, и у Доры были какие-то способности, этого я не скажу, но если и были, она ни разу ими не воспользовалась. Как и все ее поколение — времена изменились, молодые уже не хотели заниматься ведовством, это было несовременно, да и мало того — при коммунистах за это можно было поплатиться. Но хоть она и не ведовала, все равно это ей не помогло, как не помогла сама себе и Сурмена. Знаете, как и где она умерла? В дурдоме. А Дорина мать, Ирена? Ее собственный муж топором зарубил. А сама Дора? Покойник мой говорил, что мужики в кабаке, как выпьют, делали ставки, чем она кончит. Но на то, что с ней случилось, их фантазии не хватило.
— Вы сказали, проклятая? — растерянно переспросила я.
— Что, тоже не верится? Вот и Дора не верила. Вообще-то она и не должна была об этом узнать, Сурмена это от нее всячески скрывала, но Дора сама все выведала. Так долго приставала к Ирме, что та в конце концов рассказала ей о Магдалке, которая наслала на них эту порчу.
— Но ведь Магдалка тоже была ведуньей!
— Конечно.
— А я-то думала, что ведуньи были, как бы это сказать, помощницами…
— Ну да. Только не все. Йосифчена Магдалка была не такая. Она ни перед чем не останавливалась. Прокляла свою мать, сестер и племянницу и наблюдала, как они, одна за другой, умирают. Больше всего она наверняка радовалась смерти Сурмены. Ведь Сурмена всю свою жизнь старалась как-то побороть это проклятие, снять его. Однако откуда ей было знать, как это сделать? Само собой, можно было извести Магдалку и весь ее род, но кто бы на такое пошел? Хотя… может быть, она и попыталась, как знать? По словам Сурмены, в войну, уже во время освобождения, когда люди прятались по лесам, она нашла мертвую Фуксену, которую Магдалка воспитывала, чтобы та стала ее наследницей. Была ли она уже мертвая, или Сурмена этому посодействовала, сейчас уже не выяснить. Знаете, эта самая Фуксена была остра на язык, и я бы не удивилась, если бы они с Сурменой сцепились из-за того проклятия, которое наслала Магдалка. Но кто знает, как и что там произошло, времена были суровые, а Сурмена могла и сама пораниться, если, к примеру, споткнулась да упала, как она мне объясняла. Я знаю только, что она тогда доковыляла до меня с этим ребенком, девочкой, которой было всего несколько месяцев от роду и которую, может, у нее не хватило духу убить. Доковыляла и говорит: вот, забери ее и спрячь у кого-нибудь, это дочь Фуксены, наследница ее и Магдалки, она связана с нашим проклятием и потому, мол, должна исчезнуть, чтобы с ней чего дурного не случилось. Я принялась убеждать ее, что если девочка вырастет, не зная, откуда она и что в ней таится, этого будет довольно. Она мне не поверила, но я растолковала ей, что старой Йосифчене этот ребенок будет настолько важен, что она непременно отступится от рода Сурменов — ради того, чтобы не навредить дочери Фуксены, и это на Сурмену подействовало.
Тогда я через сестру нашла этой девочке одну бездетную семью в Броде, и мы ее туда отправили.
Магдалка же носилась
