женщин, начиная с известного мифа о проказах Зевса к Данае.
Ветхозаветная история с появлением Адама (без женщины) полна тех же смыслов. Адам появляется в укромном райском саду («будуаре») не случайно без женщины, поскольку Она (в вежливой форме «Они» – «Элохим») ему уготована сновидениями в откровенных позах. Так было задумано. Но что-то пошло не так. Адам воспротивился эротическим сновидениям и затребовал телесную женщину, телесно подобную ему самому. Женщину изготовили «на скорую руку», после чего выгнали обоих, причем посылая проклятия вслед как при обычном скандале из ревности. Этот инцидент вызывает недоумение уже три тысячи лет. Почему Адама создают отдельно от всех людей и в выходной день, почему без пары (женщины), почему в укромном садочке рая, почему, наконец, столько гнева и проклятий на момент изгнания, почему «наказание»? Наконец, почему «Они» (напомню: уважительная форма личного местоимения в тексте Ветхого Завета без гендерных различий) так гневливы и в гневе зловредны? История шаманизма в свете этнографических знаний позволяет вполне компетентно отвечать на такого рода вопросы.
Для потомков Адама труд в качестве наказания не является ни свободным, ни добровольным. Потомки, конечно, могут исхитриться, превращая труд в «удовольствие» (механизация, автоматизация, творчество, доходность), но будут наказаны за это «свыше» неожиданным образом. Для «человека разумного» существует универсальная форма наказания: потеря разумности. Разум – не собственность человека, а аренда, пользование. Разум теряем. Не случайна поговорка «Кого бог намерен наказать, того лишает разума». Безумие – реальная угроза человеку и человечеству. Как заметил Сенека, «мы безумствуем не только по одиночке, но и целыми народами» [Сенека 1986, с. 281]. Средневековое сжигание ведьм или концлагеря нацистов тому наглядный пример. Цивилизация изначально граничит с безумием, и прав М. Фуко: «Безумие всегда связано с цивилизацией и её неуютностью» [Фуко 1997, с. 507].
В цивилизации разумность человечества в тисках с двух сторон: со стороны труда и со стороны секса. При этом оказывается, что ни труд не является «естественно-историческим процессом» (К. Маркс, Ф. Энгельс), ни секс не является инстинктом продолжения рода. Это сферы манипуляции человечеством, реализующие программу наказания «сверху». Смысл наказания в том, что нельзя труд превращать в путь к богатству, а секс обращать в соматическое наслаждение. Собственно, это откровение давно зафиксировано – в религиозных текстах. Богатому в рай войти всё равно как верблюду пройти сквозь угольное ушко; не возжелай жены ближнего своего – такого рода тезисами поведение строго табуируется. Ветхий Завет писался в первом тысячелетии до нашей эры – опыт цивилизаций был богатым.
В настоящее время труд не перестаёт проявлять иррациональность. Например, двести лет назад был 16-ти часовой рабочий день, порой без выходных и оплачиваемых отпусков, без пенсий. Сто лет назад рабочий день сократился вдвое, но с тех пор держится в тех же границах, несмотря на невиданный рост производительности труда. Возникает вопрос: на что уходит рост производительности труда, если рабочий день сто лет остается на уровне восьми часов? С учетом электрофикации, механизации, автоматизации, компьютеризации рабочий день мог бы сократиться до четырех часов, неделя до трёх рабочих дней, в году могло быть четыре оплачиваемых отпуска, а пенсионный возраст мог бы понизиться до сорока лет. Но ничего подобного не происходит по всему миру. Труд удерживает человечество в стабильно жестких условиях. Возникает тогда вопрос: при несоразмерно большом количестве труда (в сравнении с потреблением) куда деваются избытки богатства?
«Общество изобилия», о котором уже начали было писать, вдруг стало плавно отступать от своих рекордных показателей. Причина проста: как-то «само собой» начался безумный рост цен на предметы роскоши, причем вне всяких соотношений с «трудозатратами». Миллионы за холст, миллиарды за яхту. Спрос на модную роскошь стал приобретать маниакальный характер навязчивых идей, которым разум как таковой не способен противостоять. Богатые не могут остановиться, вовлеченные в сети навязанной тяги к роскоши и игромании. В результате жупел «сизифова труда» вновь и вновь повисает над цивилизацией. Собственно, цивилизация оказывается наказанной подобно Сизифу, причем тем же способом обращения трудовых усилий миллионов людей в ноль.
В трактате Г. Маркузе «Эрос и цивилизация» – надо отдать дань восхищения названию – эрос понимается абстрактно, как «принцип наслаждения». Не менее абстрактно понимается и труд – в контексте «ходить на работу». Для философии конструирование абстрактных объектов означает совершенно провальное занятие. Как понятия, «труд» и «эрос» интересны именно в своей конкретике, которая быстро уводить от бытовой наглядности. Так, слово «эротика» приучает связывать значение слова с сексом, между тем, это не более чем антропоморфизм. В более широком значении эротика связана с переключением внимания на телесность. Например, человеку нравится медная статуэтка, медная турка для кофе, медная пряжка ремня. Очевидно, что плоть имеет значение. И это значение сводится к тому, что чувственное восприятие не хочется прерывать: нравится долго смотреть, ощущать, трогать, слушать, вдыхать запахи – забывая о времени. Кому-то нравится всё золотое, кому-то овальное, кому-то розовое. Пристрастное отношение к телесности со стороны плоти и формы образует основу эротики. Мифологическое значение Эроса как бога, причастного к космогенезу, тоже ориентировано на чувство плоти: этот мир плотский – в контексте библейского «это хорошо» на момент сотворения мира.
Как всякое «хорошее дело», эротику можно испортить. Миф про царя Мидаса тому пример. Нельзя из любви к золоту всё превращать в золото, особенно пищу. Однако, цивилизация запрограммирована на совершение этой ошибки. Как только часть общества высвобождается из труда, так западает на эротику в крайних формах: пристрастие к моде, роскоши, сексу, насилию, «чревоугодию», «сребролюбию». Ж. Батай, исследовавший историю эротизма в искусстве, писал: «Едва появившись на свет из этого темного мира, эротизм, еще расплывчатый, грубый, поражает нас ужасной гармонией с садизмом» [Танатография эроса, 1994, с. 302].
В животном мире животные функции организма не эротизируются. Никому не доставляет удовольствия смотреть на то, как кто-то жуёт, совокупляется или избавляется от продуктов метаболизма. Внимание животных не сосредотачивается на подобных вещах. В человеческой культуре, напротив, все животные функции организма проходят через цензуру эротизации: приём пищи, половое общение, комфортное сидение на унитазе. Люди едят за столом, спят на кроватях, строят туалеты, – в итоге возникает оппозиция культуры и природы. Хомо сапиенс становится не столько разумным, сколько цивилизованным.
Появление «труда» на момент гигантомании строительных работ в эпоху первых цивилизаций ставит общество в оппозицию и природе, и культуре. Дело в том, что труд – это не промысел, не деятельность типа заготовки дров, огородничества, хлопот по хозяйству. В понятии труда фиксируются только затраты на усилия и соответствующее время. Существует много телесных усилий, которые не относятся ни к труду, ни
