сибирских татар. Те желали, «чтобы быть им себе царством, как было при Кучуме царе». Местные воеводы с тревогой сообщали в Москву о всеобщей «шатости и измене». И главной проблемой здесь было то, что российская правящая элита ещё «училась» управлять формирующимся многонациональным Российским государством. (В полной мере эта наука была освоена лишь к середине XIX века). Но в тот период именно боярская элита, пробравшаяся, дорвавшаяся до власти в лице Василия Шуйского в силу своей политической ограниченности быстро привела страну к тому, что, сполна узрела картину общего расстройства государства.
Представители всех феодальных сословий, казачество, стрельцы являлись яркими носителями пассионарного начала в среде российского социума той эпохи. Но в то же время эти сословия не могли гарантировать какую-либо стабильность и перспективу развития российской государственности. Менее активно в ходе Смуты выступали все слои посадского населения, но это не означало, что народ российского посада был равнодушен к животрепещущим вопросам российской действительности и лишён пассионарности. Наоборот, посадский люд – становой хребет российской тягловой системы (основные налогоплательщики) выступал главным поборником государственной самостоятельности и политической стабильности России. Что же касается русского духовенства, особенно монашества, то оно являлось духовным ядром политической стабильности и самобытности Русской земли.
Начинающаяся Смута знаменовала и начало нового этапа в истории формирующегося великорусского суперэтноса, который приходится на исход XVI века. Этот этап, по мнению выдающегося отечественного этнолога и историка Л. Н. Гумилёва, определяется как пассионарный перегрев, который, то усиливаясь, то ослабевая, продолжался около 300 лет. Молодой великорусский суперэтнос был «непразднен», «тяжёл» Смутой. Но великие народы болеют великими потрясениями. Этот перегрев (акматическая фаза в истории этноса) ярко высветил и очертил мессианское предназначение России, её непредсказуемость и своеобразие, её вселенскую неповторимость.
Эпилог
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор, до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам везут меня без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.
Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
Осип Мандельштам, 1916
Послесловие
Линия жизни каждого человека содержит множество событий, значимых для отдельно взятой судьбы. Иногда они, переплетаясь и пересекаясь, сливаются в широкую дорогу, по которой движется История. На этой дороге случаются удивительные встречи, обусловленные как логикой исторических процессов, так и Господним проведением.
Шереметевы ведут свою историю с середины XIV века. Во всяком случае, именно с этого времени сведения о них сохранились в документах. Согласно легенде, их предок по имени Гланда Камбилла, происходивший из владетельного рода потомков прусского короля Прутено, прибыл на службу к московскому великому князю Ивану Калите.
Вероятно, по созвучию имя и фамилия Гланда Камбилла трансформировались на русский манер: Гланда превратился в Андрея (даже с отчеством – Иванович), а Камбилла – в Кобылу. Боярин Андрей Кобыла действительно упоминается в русских летописях под 1347-м годом. От его пяти сыновей пошло большое потомство – более двадцати родов. Многие потомки Кобылы («Кобыличи») хорошо известны в русской истории – Романовы, Шереметевы, Сухово-Кобылины, Колычевы, Епанчины, Боборыкины и др.
Еще до того, как в русскую историю вошли Шереметевы, рядом с московскими князьями находились потомки Андрея Кобылы – Федор Кошка и Константин Беззубцев. Первый был одним из ближних бояр князя Дмитрия Ивановича: он подписался как свидетель на его духовной грамоте, а это доверялось только проверенным людям. О Федоре Кошке как о выдающемся политике вспоминал в 1408 году хан Едигей. До сих пор сохранилось Евангелие Федора Кошки с изображением четырех евангелистов, написанных мастерами школы Андрея Рублева.
Константин Александрович Беззубцев (внук Кошки) принимал участие в походах против ордынцев, а при Василии II был главным воеводой во время похода на Казань. Его сын Андрей, по прозвищу Шеремет, в 1478 году принимал со своей дружиной участие в походе на Новгород.
Историк XVIII века Герард-Фридрих Миллер утверждал, что «прозвание „Шеремет“ неизвестно от чего происходящее». Исследователь рода Шереметевых А. П. Барсуков считал, что оно имеет сербские или турецкие корни, и в доказательство этого утверждал, что имя Шеремет встречается в сербских песнях, а в Болгарии до сих пор одно местечко носит название «Шеремет». Один из турецких пашей XV века тоже назывался Шереметем. Так или иначе, но Андрей Шеремет был последним родовым боярином. Позднее боярство стали жаловать за службу.
В правление Ивана IV оставили след многие из рода Шереметевых. Так, в «избранную тысячу» были записаны Федор, Никита, Иван Васильевич Шереметевы. Семен, Никита и Иван принимали участие в походе на Казань, в походах против крымских татар, в Ливонской войне…
Никто из Шереметевых не входил в опричнину, но, учитывая отношение Грозного к боярству, легко представить, что царский гнев их не миновал. Известно, что Никита Васильевич был удавлен по приказу царя. Иван Большой Васильевич, несмотря на то, что во время тяжелой болезни царя требовал немедленной присяги его сыну – младенцу Дмитрию, был ранен в сражении с Девлет-Гиреем, участвовал в Ливонской войне, не раз впоследствии испытает на себе царский гнев, будет посажен в темницу, куда к нему, по словам Андрея Курбского, приходил царь, а в конце жизни примет постриг в Кирилло-Белозерском монастыре с именем Ионы. Он будет упомянут в послании Ивана IV игумену монастыря. Курбский считал, что Шереметева «уморили в монастыре по приказу царя». Во время опричнины Иван Васильевич служил земщине. В 1567 году «ведал Москву»…
В историю царствования Ивана IV вошла и Елена Ивановна Шереметева. Она была третьей женой старшего сына Ивана IV – царевича Ивана Ивановича. Елена Ивановна невольно послужила причиной его смерти. Как говорит предание, однажды Иван Грозный неожиданной войдя в покои к снохе, застал ее одетой в «нижнее платье», и, «впав в гнев», ударил ее. Царевич заступился за жену, которая ждала ребенка. Царь ударил сына посохом, и через несколько
