разыскивать лошадь. Монах, на чьем попечении состояла конюшня, храпел на охапке соломы. Не желая его будить, я сам оседлал коня и выехал на холодную безмолвную улицу.
Привратник куда-то подевался, но ворота стояли незапертые, поэтому я открыл их сам и выехал наружу. Порывистый ветер гнал вдоль дороги промерзшую листву. Тучи набрякли снегом. В свете зари они отливали расплавленным свинцом. Я повернул на запад, зная, что Утер в поисках Пеллеаса направился в эту сторону.
Я ехал, отпустив поводья и радовался, что ненадолго вырвался из городской кутерьмы. Мысли мои обратились к Пеллеасу. Быть может, я зря уговорил его посетить Ллионесс. Никто не знает, что там творится. Король Белин мог не обрадоваться визиту незаконного сына. Вдруг с Пеллеасом стряслось что-то дурное?
Я по-прежнему очень в этом сомневался и не тревожился бы, если бы не странная задержка. Разумеется, неприятность могла случиться и по дороге, хотя трудно вообразить, что это за препятствие, с которым бывалый воин не сумел бы разделаться быстрым ударом меча.
Или это что-то совсем иное?
Пустая дорога быстро бежала из-под копыт, и с каждым мигом ощущение опасности усиливалось. Я ждал, что в следующую минуту Пеллеас покажется на гребне холма. Однако я въезжал на холм, а Пеллеас так и не появлялся.
Я ехал до полудня и наконец остановился. Надо было поворачивать, чтобы поспеть в Лондон к сочельнику и коронации Аврелия. Некоторое время я ждал на лесистой седловине, глядя вдаль, потом нехотя поворотил коня.
Не успел я отъехать далеко, как раздался крик:
— Ме-е-р-ли-и-иин!
Кричали издалека, но морозный воздух ясно донес мое имя. Я тут же натянул поводья и резко повернулся в седле. Издалека ко мне во весь опор летел всадник: Пеллеас.
Я подождал. Через несколько мгновений он поровнялся со мной. Дыхание со свистом вырывалось из его горла, лошадь была взмылена от долгой скачки.
— Прости, господин, — начал он, но я только отмахнулся от извинений.
— Ты здоров?
— Да, господин.
— Утера видел?
Пеллеас кивнул, все еще не в силах отдышаться.
— Мы встретили его по дороге...
— Мы? Кто был с тобой?
— Горлас, — просипел Пеллеас. — Я бы приехал раньше, но, раз так вышло, посчитал, что лучше будет...
— Уверен, ты поступил правильно. А теперь расскажи, что случилось.
— День назад на Горласа и его отряд напали в дороге. Он ехал с небольшой свитой, и нам пришлось туго, однако мы держались. Когда уже казалось, что мы не выстоим, появился Утер. Нападающие бросились бежать; воевода пустился в погоню, но никого не догнал. — Пеллеас замолчал, хватая ртом воздух. — Когда Утер возвратился, он выслал меня вперед, а сам сейчас едет с Горласом.
— Сильно они отстали?
Пеллеас мотнул головой.
— Точно не знаю. Я скакал всю ночь.
Я обвел взглядом дорогу в надежде увидеть Утера и Горласа, но даль была пуста.
— Ладно, ничего не попишешь. Надо ехать в Лондон и дожидаться там.
Пеллеас так устал, что не мог ехать быстро. Мы вернулись с опозданием, однако сразу поспешили к Урбану и помылись, прежде чем идти в церковь. Она была уже полна; любопытствующие горожане и придворные толпились во дворе. Мы протиснулись через толпу к дверям, а оттуда почти к самому алтарю и стали возле колонны.
Внутри было светло, как днем; свечи горели золотом, словно небеса после сильной грозы. Синеватые дымки ладана благоуханными облаками плыли к высоким балкам и покачивались над нашими головами, будто молитвы святых. Церковь гудела от волнения. Такого еще не было: король венчается на царство в соборе, принимает корону из рук святого старца!
Мы только-только заняли места, как распахнулись двери и в проход вышел монах с кадильницей. За ним шествовал другой с резным распятием. Далее следовал Урбан в темной ризе и с большим золотым крестом на груди.
За Урбаном показался Давид в епископском одеянии, лицо его сияло в свете свечей. Все взгляды устремились на него, ибо он поистине преобразился. Величественный в своем смирении, излучающий святость, Давид казался посланцем небес, сошедшим благословить нас своим присутствием. Всякий, глядя на него, понимал, что эта ласковая улыбка есть проявление близости к Живому Источнику любви и света. Просто смотреть на него — значило преклонить колени перед Богом, Которому он служит, кротко и покорно приблизиться к истинному величию.
За Давидом выступал Аврелий. Он был одет в белую рубаху и штаны с поясом из широких серебряных дисков и нес на ладонях меч — меч Британии. Его темные кудри были намаслены и зачесаны назад, а на затылке подвязаны шнурком. Он шел легко, лицо его было разом торжественно и весело.
Позади шел Гвителин с узким золотым обручем на белом льняном полотенце. Четверо монахов замыкали шествие — они несли пурпурную императорскую мантию, держа ее за четыре угла.
Все они подошли к алтарю, стоявшему на ступенчатом мраморном возвышении. Урбан и Давид подошли к алтарю, встали лицом к Аврелию, а тот преклонил колени на ступенях.
В тот же миг хор монахов, выстроившихся по периметру церкви, принялся восклицать:
GLORIA! GLORIA!
GLORIA IN EXCELSIS DEO! GLORIA IN EXCELSIS DEO!
— Слава в Вышних Богу! — восклицали они, и постепенно возгласы их перешли в пение. Остальные подхватили, и вскоре пели уже все собравшиеся в соборе; своды дрожали, сердца уносились ввысь, подхваченные звуком, который рвался в ночное небо к первой мерцающей звезде, к самому небесному трону.
Когда пение достигло наивысшей точки, Давид раскинул руки и шагнул вперед. Все смолкли.
— Достойно есть поклоняться Царю нашему Богу, — сказал он и, повернувшись к алтарю и преклонив колени, начал молиться вслух:
«Великий и Сильный, Царю Небесный, слава Тебе!
Свет солнца,
Сиянье луны,
Отблеск огня,
Быстрота молнии,
Стремительность ветра,
Глубь океана,
Земли незыблемость,
Твердость камня,
Будьте свидетели:
Днесь мы молимся за Аврелия, короля нашего,
Да укрепит его Божья сила,
Да поддержит его Божья мощь,
Да зрят очи Божии впереди него,
Да внемлет ему ухо Божие,
Божий глас да глаголет им,
Божья десница да хранит его,
Божий щит да укроет его,
Божье воинство да избавит от бед,
От сетей лукавого демона,
От порочного искушения,
От всякого злого желания.
Силы Небесные, оградите его от зла:
От жесткого супротивника,
От волшбы друидов,
От
