И объявите, что это — первостепенная задача.
— Да, я сейчас же все исполню, полковник!
— И немедленно сделайте публичное заявление о пожизненном приговоре Суми Во и казни Фей-Фея.
— Казни?
— Да, через три месяца.
— Раньше я не слышал о таком.
— Конечно, нет. Это предложение только что было внесено мною.
— Но разве любое дело по нашему законодательству не должно сначала быть представленным на рассмотрение в Верховный суд?
— Верховный суд работает на председателя КНР.
— Я немедленно объявлю об этих приговорах, а потом займусь их юридическим обоснованием, — сказал Хито, делая пометки в блокноте. — Еще один вопрос, полковник. Зачем нам ждать три месяца? Обычно мы караем немедленно.
— Я хочу, чтобы это задержалось в головах людей, чтобы они задумались.
ГЛАВА 57
Я был с ног до головы плотно закутан, как любой крестьянин с севера перед лицом надвигающейся жестокой зимы. У меня отросла длинная жидкая бородка, волосы стали сальными от грязи, а лицо исцарапано колючим снегом и покраснело от ветра, который день и ночь обдувал мое лицо. Я вел странное существование. Моя талия сильно уменьшилась в объеме, и мне пришлось пробить гвоздиком два новых отверстия на ремне, чтобы удержать болтающиеся на мне брюки. Моя одежда была насквозь пропитана всеми запахами мест, в которых я бывал в течение дня: железнодорожные станции, углы улиц, отдаленные фермы, стойла для лошадей и свинарники.
Я передвигался так, как это делают пьяницы, с трудом переставляя опухшие ноги, говорил что-то нечленораздельное, если ко мне обращались, и зевал во весь рот, из которого исходила отвратительная вонь. Я курил тоненькие самокрутки, свернутые из газетной бумаги, и дрейфовал в толпе таких же грязных, никому не нужных душ.
Но таким я выглядел днем. Это был мой облик, специально придуманный, чтобы ввести в заблуждение полицию. Мои фотографии преследовали меня везде. Конечно, без маскировки любой узнал бы меня, поэтому я держался ближе к тем районам города, где дети старались избегать незнакомцев, а мужчины были мрачными, голодными, никому не известными чужаками, грешными и судимыми, которые сбивались в кучу, как мусор, который несет ветер.
По ночам я тайком пробирался в ванную комнату при гостинице или ресторане. Обычно меня останавливали и позволяли войти только после того, как я обещал немедленно уйти. Внутри я открывал свой чемодан, мылся, переодевался в чистую опрятную одежду и пиджак и всякий раз удивлялся, насколько иначе со мной обращались, когда я выходил, заставляя менеджера гадать, куда же подевался тот нищий.
В Тьенджине я посетил десять университетов, встретился с лидерами клуба «Ядовитое дерево», произнес речи, разоблачающие мрачные секреты Шенто и его хозяина-тирана Хэн Ту. Я постоянно говорил о своей новой политической партии и призывал к первым свободным выборам этим летом, когда в Пекине соберется пятнадцатый съезд партии, чтобы в который раз принять свои штампованные резолюции.
В каждом университетском городке все обо мне перешептывались. Эти молодые люди были похожи на сухую солому, которая только и ждала моего прихода, чтобы вспыхнуть от одной искры и запылать огнем. Они мечтали познакомиться с лидером, находящимся в бегах. Они радостно приветствовали меня, отважно произносили слово «демократия» и обвиняли правительство. Студенты охраняли меня, стоя на страже возле залов, в которых ожидалось мое выступление. В одном городке студент был арестован за то, что привел полицию в опустевшую ловушку.
В конце каждого митинга число членов демократической партии увеличивалось. Я покидал каждое учебное заведение, чувствуя себя все более и более уверенным в своей миссии и стремлении к борьбе. Но дорога, лежащая передо мной, становилась все более ненадежной с каждым моим продвижением на юг из города в город вдоль побережья Тихого океана. В Янцзяне, старинном городе, я был заранее предупрежден лидером клуба, что митинг в университете станет для меня ловушкой. Полиция и переодетые военные постоянно курсировали по городку. Чтобы расстроить их планы, члены клуба запланировали встречу на корабле в сумерках во время прогулки по живописному озеру Тай, где длинноногие крабы и жирные креветки ползали по илистому дну, а распускающиеся персиковые деревья тихо качались под дуновением теплого весеннего ветерка. В прошлом это озеро прятало множество революционеров в своих тайных гротах и тенистых заводях. «Так, теперь и я революционер», — подумал я.
В глазах этих молодых людей я стал символом чего-то гораздо большего, чем я сам. Эта вера была подтверждена двумя молодыми людьми, которые поплыли за лодкой и просили меня взять их с собой, когда я направился дальше морем на юг.
— Вы — наш герой. Все в нашей стране хотят быть такими, как вы. Мы хотим присоединиться к вам, пожалуйста, возьмите нас с собой, — упрашивали они.
— Дорога впереди очень трудна. Я не могу гарантировать вам безопасность.
— Мы хотим защищать вас. Мы умрем за вас.
— Вы пригодитесь нашей партии позднее, — уверил я их. — Ваша жизнь очень дорога. Берегите ее.
И эти двое мальчишек успокоились, хотя и были сильно разочарованы, потому что все мы услышали звук приближающегося мотора.
— Прыгайте и плывите в заводь! — велели мне мальчишки. — Здесь скоро будет полиция!
Когда я нырнул в теплую воду, двое молодых людей последовали за мной, они плыли сзади до тех пор, пока мы не добрались до заводи.
— Спасибо за компанию, — сказал я, выжимая мокрую одежду и пытаясь как-то высушить ее.
— Я запишу это в своем дневнике, — сказал один из них.
— А я когда-нибудь напишу книгу об этом приключении, — произнес другой.
Я улыбнулся и исчез в зарослях.
Я пробирался в сторону зафрахтованного для поездки на юг корабля, груженного мешками с цементом. По мере моего продвижения вдоль побережья Тихого океана я замечал перемены в климате. Море становилось синее, деревья зеленее, цветы ярче, а люди красивее. В мае, когда я добрался до Шанхая, мои волосы отросли до плеч, и я сбросил с себя последний свитер, наблюдая, как он плывет по воде канала, по которому прежде приплывали императорские корабли. Лидер самого большого клуба «Ядовитое дерево» в Шанхайском университете оказался девушкой лет двадцати, которая ждала меня в небольшом порту со смущенной улыбкой, сжимая в руках букетик диких цветов. Она спросила, нельзя ли ей стать секретарем моей демократической партии в Шанхайском отделении.
Ее имя было Ли-Пин, и она умела смешивать политику, искусство и удовольствия. Девушка выбрала для моих выступлений самые разнообразные места: кафе, где студенты потягивали колумбийский кофе и курили «Мальборо», шумные ночные клубы, где полуголые девицы на сцене сменяли певцов-мужчин. Когда
