десять или пять? Вот здесь подпись и печать. Замечательно, вот и кофе к подписанию подоспел.
Девица что-то там включила, и по заведению поплыла чувственная песенка:
Я страдал и днем и ночью,
Нет мне счастия в любви.
И на этой нервной почве
Ты меня уже не жди…
Саксофон виртуозничал, подчеркивая томный баритон. Голос проникновенно выводил:
Я долго ждал тебя в рассвете дня,
Но ты по-прежнему ко мне не шла…
Он, несколько озадаченный активным напором клерков, пытался прочесть мелкий текст обязательств.
— Да, конечно, вы можете подумать. Это сложно выбрать: «пять и десять» или «пять и семь». Мы понимаем, пять и десять очень заманчиво, но надежней — пять и семь. Коллега, покажите клиенту, где надо подписать документ.
— Вот здесь внизу, — Бетта указал место для подписи. — Вас что-то смущает? Вы хотите получить десять? О! Как мы вас понимаем.
Саксофон с минуту завораживающе солировал, а голос трагически продолжал:
Кусочек яда мне хотелось съесть,
Но это, кажется, совсем не месть.
Песня подходила к концу. Девица за стойкой осоловела от ее проникновенного содержания. Он поставил подпись в означенном месте. Оба клерка несказанно обрадовались завершению дела. Альфа достал солидное кожаное портмоне, раскрыл его, ожидая получить вложения, а он, выложив почти половину своего запаса, отсчитал пять крупных купюр и вручил их Альфе.
Клерки быстро собрались. Бетта оставил на столе листок с подписью, и они оба, не прощаясь, вышли наружу и скрылись за ближайшим поворотом.
* * *
Трубка ожила, сигнал не утихал. У него не было никакого желания выслушивать очередное: «Вас пригласят…». Чувство времени ему подсказывало, что до окончания срока оставалось еще более десяти часов. Он нехотя поднялся.
— О! Как я рад, что вы мне ответили, — голос Красика был звонок и радостен. — Вы нашли своих друзей. О! Это такое счастье — найти своих друзей. У вас их, наверное, много. Когда много друзей, это гораздо лучше, чем… — он запнулся, подбирая подходящее слово, — чем одиночество.
Возникла пауза. Трубка дышала, видимо, переживая очередное одиночество.
Он осторожно решился прервать собеседника:
— Скажите, у вас разве никогда не было друзей? Может быть в детстве, давно?
— В детстве… Давно… — Красик медленно, видимо, пытаясь окунуться в далекие воспоминания, ответил:
— Да, давно, когда меня дразнили: «Рыжий», мне казалось, что были у меня друзья. — Он на мгновение задумался и продолжил: — Были да сплыли. Это грустная история, когда тебя тихо предают. Да так, как-то походя. Вроде и не предавали, а просто забыли о тебе, словно тебя и не было. Наверное, дело не в них, а во мне. Что-то такое во мне было нехорошее, непривлекательное, вот меня и бросили.
Трубка замолчала. Ему даже показалось, что там на другом конце никого нет.
— Але. Вы здесь? — спросил он.
— Я слушаю вас, — ответила трубка.
— Вы прервали свой рассказ о друзьях, — сказал он.
Трубка несколько секунд помолчала и ответила:
— Да, о друзьях. А у вас много друзей?
Он ответил:
— Кажется, три.
— Вы не уверены? — удивилась трубка.
— Не очень уверен, — ответил он и добавил: — Я с ними познакомился в пумпеле.
— В нашем пумпеле? — спросила трубка.
— Да, в нашем, — ответил он.
— Вы думаете, что друзья могут появиться так быстро? Всего за сутки? — голос в трубке с сомнением продолжил:
— Конечно, бывает и сразу, раз и друзья навек, — Красик эту фразу произнес с некоторой иронией.
Лучу подумал: «Конечно, это банально, что все друзья проверяются временем. У него здесь на материке времени не было, и кроме этих, он надеялся хороших знакомых, никого из друзей пока что не образовалось».
Красик продолжил:
— А вы могли бы считать меня своим другом? Простите, я, может быть, слишком назойлив. Я не обижусь, если вы ответите мне: «Нет».
Он ответил:
— Но мы совсем не знаем друг друга и не видим. Друзья по телефону? Это, конечно, возможно, но давайте поначалу будем приятелями.
Красик согласился:
— Да, сначала — приятелями. Я могу вам рассказать о себе, если хотите? — он не стал ждать ответа и затараторил:
— Выгляжу я просто: худенький, рыжий юноша в очках, стандартный рыжий очкарик. Таких много. Один от другого не отличается. Все на одно лицо. Вы знаете, у меня даже трудности были от этого. Все думают, что меня много, а я всего лишь один и…
Трубка зуммером прервала Красика.
— Вас пригласят через восемнадцать часов, — голос произнес эту фразу два раза. Трубка затихла. Красик исчез.
* * *
— Разрешите…? — помощник в нерешительности остановился у дверей. Шеф, не отрываясь от бумаг, знаком руки пригласил его к столу. Помощник, изобразив на лице уважение и чрезвычайное внимание, аккуратно приблизился к столу. Шеф закрыл толстую папку и, пристально взглянув на вошедшего, сухо спросил:
— Каково состояние «куклы»? Только прошу, основное.
Помощник раскрыл папку и четко с расстановкой прочел:
— Изделие прошло тестирование. Выставлено в очередь. Осуществляет информационное взаимодействие в претендентами.
Шеф с минуту переваривал информацию.
— Надеюсь, профессура поставила его к лучшим?
Помощник ответил:
— Он внесен в пятерку для работы с волатильным лабиринтом.
Удовлетворенный докладом, шеф уже более мягко поблагодарил и отпустил помощника.
Грузный мужчина, с лицом, обремененным постоянными заботами, встал из-за стола, неспешно подошел к окнам кабинета и долго всматривался в вечерний город. Солнце только что зашло. Горожане после трудового дня растекались по вечерним заведениям в поисках развлечений. В дальних кварталах уже зажглись огни.
— Какой-то процент может быть замещен уже через пару лет, — подумал он, — и этих, всегда недовольных, ворчащих и ругающих Правительство и Совет, можно будет значительно уменьшить.
Он долго стоял у окна. Горожане, с этой высоты напоминающие каких-то темных букашек, двигались по тротуарам вдоль только что засветившихся витрин.
— Им всегда чего-нибудь не хватает. Им подавай что-то новенькое, но они ко всему быстро привыкают и снова становятся недовольными.
Темнота опускалась на город. На автострадах зажглись огни. Вечерние потоки машин заполонили все, что только возможно. Население распределялось в соответствии с возможностями, интересами и пристрастиями.
— Сколько проблем мы снимем, когда заменим эту массу хотя бы на десять процентов, — думал он, глядя на ночной город. — Совет не очень-то лояльно отнесся к этой новой разработке. Засекретил все материалы. Опасаются недовольства в обществе. Новое всегда вызывает настороженность. Может быть потом, лет эдак через десять, когда изделия вытеснят более половины этих ворчунов, может тогда кто-нибудь из историков скажет, точнее, напишет трактат о том, какое полезное событие
