Ренэф, подходя ближе. – Это по-прежнему я. И ведь я не ушёл тогда… Не уходи. Пожалуйста.
Кирану оттолкнула его и бросилась в заросли. Царевич дёрнулся было следом, но рёбра прошило болью, и он едва удержал равновесие. Разозлившись, он рявкнул:
– Ну и иди! Я не побегу за тобой, нга-ину! Я ни за кем никогда не побегу!
Было больно, как будто ударили под дых, и совершенно всё равно, что его услышал весь лагерь. Царевич зло пнул ближайшую ветку.
Сухая ладонь легла ему на плечо.
– Зачем ты ей сказал? – процедил Ренэф, резко обернувшись к шаману.
– Потому что не сказал ты сам, – вздохнул Мианго. – А должен был.
– Она бы не поняла!
– А если она не сможет принять – то зачем всё тогда? – безмятежно спросил шаман. – Принятие. Это важно.
Хотелось послать старика со всеми его премудростями к хайту, но Ренэф сдержался.
– Скоро вернусь, – бросил он и ушёл в лес – в другую сторону, не туда, где скрылась Кирану.
– Далеко не отходи, – предупредил Мианго вслед, склоняясь над Ахраттой.
Ренэф зло сплёвывал проклятия – все, какие только помнил. От резких движений раны ныли так, что перед глазами темнело, но он упрямо продирался вперёд. А когда сил не осталось, он как следует стукнул кулаком о ближайший ствол и сел там же, переводя дыхание. Отблески костра были видны – лагерь он не потерял. Возвращаться и разговаривать с кем-либо не хотелось.
На костяшках выступила кровь, но рёбра и грудь болели куда сильнее. А ещё сильнее болело внутри. Было даже не обидно, скорее он чувствовал себя… преданным. И некстати вспомнились недавние слова Ахратты:
«Они могут получить любого, кого пожелают, и охладеть так же быстро».
Ренэф выругался и прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.
Рядом зашелестело, и он вздрогнул. Чёрный бесшумно спустился с дерева и теперь сидел на корточках совсем рядом, покачиваясь на пятках, глядя ему в глаза. В неверном скудном свете казалось, что искажённое отражение стало только отчётливее. Невыносимо отчётливее.
– Чего пришёл? – зло спросил царевич. – Твоя хозяйка сбежала от меня. Вот и ты беги. Брысь!
Инъялу приоткрыл рот и засмеялся, тихо, скрежещуще, чем-то похоже на босамва. Ренэф невольно подумал, что из оружия у него с собой был только кинжал.
– Нга-ину, – тихо напомнил чёрный и ткнул себе в грудь, как будто это всё объясняло. – Инъялу.
– И что с того?
Дух-помощник потянулся, провёл ладонью у самого лица Ренэфа, и царевич отшатнулся. Чёрный насмешливо прищурился, покачал головой, потом покосился на чуть кровоточащий кулак Ренэфа и облизнул клыки тёмным языком.
– Даже не думай.
Инъялу издал вопросительный урчащий звук.
– Тогда ты чуть не подох. Теперь жри в другом месте.
– Кирану, – вздохнул чёрный, забираясь на соседнее дерево, и свесился с ветки, пристально глядя на царевича. – Ренэ-эф, – добавил он, повторяя интонации шаманки.
И был таков.
Когда царевич вернулся, лагерь уже отходил ко сну. Часовые кивнули ему так почтительно, что невольно закралось подозрение, узнали ли они тоже.
У костра для него оставили чистую одежду и тонкое одеяло. Похожим одеялом был прикрыт Ахратта, над которым хлопотали Мианго и Кирану. Шаманка даже голову не повернула и говорила только со своим учителем. Ренэф отсел дальше, на другой стороне от костра. Обнаружив рядом лепёшки с вяленым мясом, он жадно вцепился в еду, хмуро наблюдая за работой целителей. Потом Кирану ушла, забрав ритуальные предметы – наверное, ставила защитный круг для всего лагеря. Мианго распрямился, подошёл к царевичу и сел рядом, подбросил в огонь щепотку каких-то снадобий с приятным запахом.
– Как он? – тихо спросил Ренэф, кивнув на южанина.
– Его судьба в твоих руках, – вздохнул шаман. – Ты спас его. Он привёл тебя умирать. Это не поединок чести. Тебе решать.
– Он что-то говорил о долге крови.
– Да. По нашим законам Ахратта должен служить тебе. Кем бы ты ни был.
– Мне такого не нужно! – возмутился царевич.
Мианго поднял на него тяжёлый взгляд.
– Как есть. Либо принимаешь службу, либо пресекаешь жизнь. На его совести смерть нашего ловчего духов, и только долг самого Оджу немного смягчает вину. То, что при этом он заманил тебя в ловушку…
– Я пошёл на эту охоту сам. Моё решение, – холодно возразил Ренэф. – Мне и отвечать.
– Вот и отвечай, – кивнул шаман. – За него тоже.
– Да что ж за дикие законы такие!
– Те, по которым мы живём, уважая и законы Таур-Дуат, – невозмутимо ответил Мианго. – Дай осмотрю тебя. Скачешь, как антилопа бонго[3] – твои предки уже устали тебя держать. А если б не они – слёг бы рядом с Ахраттой. Лихорадка не взяла, хорошо.
– Инъялу, – нехотя пояснил царевич, морщась и шипя от боли, когда цепкие пальцы шамана снимали присохшие листы. – Зализывал нам раны. Мерзость.
– Очень хорошо, – возразил старик, не отрываясь от своего занятия, очищая раны от засохших снадобий и нанося новые. – Как пиявки вытягивают заразу, слыхал? Инъялу ещё и заживляют. Чтоб их жертв хватало надолго.
– В каком смысле?
– В отличие от босамва и некоторых других местных обитателей, инъялу не убивают сразу, если только совсем не одичали. Они пьют понемногу, возвращаются, – охотно пояснил шаман.
– А как они выглядят на самом деле?
– Как кормишь, так и выглядят, – неопределённо пожал плечами Мианго, подал ему чашу с дымящимся отваром. – Тебе надо отдохнуть. Потом расскажи мне, как всё было.
– Ладно, – Ренэф вздохнул и выпил обжигающий горький отвар. – Многие уже знают обо мне?
Старик прищурился.
– Я понимаю, почему важно сохранить тайну. Знают по-прежнему немногие. Теперь ещё Кирану, но она не расскажет.
– Не говори. Раз понимаешь, почему важно – не говори другим, – попросил царевич. – И не наказывай никого – я не хочу этого. И так уже достаточно всего случилось… Без твоей ученицы я бы не сделал в джунглях и шага, мудрый боукори.
В глазах Мианго отразилось нечто, похожее на гордость.
– Да, она очень хороша́. Судьба у неё была злая… а сердце всё равно твёрдое, доброе. Сильна, как её мать, но другая. Наша.
– Она рассказывала мне, – кивнул Ренэф, глядя в костёр.
– Вот оно что, – казалось, шаман был удивлён. – А ведь у вас совсем другие нравы. И ты всё-таки… Хмм, – он задумчиво покивал, но ничего не объяснил. – Что до наказаний – как тебе будет угодно, господин царевич. Коли ты никого не винишь, то и нам не следует. Не открыв, кто ты, тебе бы пришлось отвечать за всё, как солдату гарнизона. Но ты убил босамва – это всё меняет. И только об Ахратте я всё тебе сказал. Думай
