– Здесь производится семя. Постоянно. Десятками миллионов. Доля процента из этих миллионов умудряется выбраться наружу раньше сигнала.
– Доля… процента? – Царевна наморщила лоб. – Это сколько?
– От миллионов – тысячи.
– Ого.
– Инстинкт толкает мужчину передавать семя женщине, а ее – принимать. – Я глубже спрятал предмет дискуссии. – Во время передачи возникают четыре составляющих: боль, болезни, дети, удовольствие.
– Боль, болезни, дети, удовольствие…Перечень – в порядке частоты встречаемости? Нет, боль только в первый раз…
– Не забывай про насилие. Если бы не оно, я тут перед тобой не распинался бы.
Марианна пропустила показную грубость мимо ушей.
– Про боль я слышала краем уха, так что это не из личного опыта.
– Что прикажешь делать с этой информацией?
– Учесть, что я не притворяюсь, и урок мне действительно нужен. Что нужно знать о болезнях?
– Они передаются тем же путем, что и удовольствие. Могут и без него. Все четыре составляющих ловиласки бывают как поодиночке, так и все вместе, и вообще в любых сочетаниях.
– Варвара должна была рассказать о способах получать каждую из составляющих и о способах их избегать.
Четыре составляющих на два вида способов, да еще с вариациями… Похоже, царевна приготовилась к долгому повествованию. Пришлось разочаровать:
– На самом деле нужно только одно.
– Желание?
Я помотал головой. Царевна зарделась:
– Любовь?
Снова не угадала.
– Доверие, – сказал я.
Раздумье длилось лишь мгновение. Марианна выдохнула с жуткой серьезностью, доведенной до степени обреченности:
– Я тебе доверяю.
– А я нет. – В ответ на наступивший в глазах напарницы конец света последовало разъяснение: – В отличие от тебя, я себе не доверяю.
– Ты непробиваемый как… как крепостная стена!
– На любую стену найдется свой таран с резьбой, поэтому я всегда начеку. Поступай так же, если не любишь неприятности.
– А если я не возражаю против того, что ты считаешь неприятностями?
– Как думаешь, это дерево крепкое?
Марианна с удивлением оглядела наше висевшее в ветвях убежище.
– Естественно, если такое держит.
– Ты видела его корни? Вдруг они гнилые? Ты простукивала ствол? Вдруг он пустой? Это я к тому, что каждая палка о двух концах. Хорошее легко может оказаться плохим и наоборот. Допустим, у тебя есть о чем-то представление, ты делаешь выводы на его основе, а у того, что ты представляешь, на самом деле есть другая, вторая сторона. А то и третья. Вот твои знания. – Я изобразил двумя пальцами кружок. – Внутри. А вокруг – то, о чем ты знаешь, что ничего этого пока не знаешь, потому что знания заканчиваются вот здесь, на конкретной границе. А знания знающего человека – вот они. – Правой рукой я сотворил огромную дугу, как часть некоей гигантской окружности. – Представь размер незнания человека ученого. Его окружность незнания рядом с твоей – как волк и блоха, которая живет где-то в его шерсти. Так что, когда считаешь себя в чем-то правой, подумай, как на твое мнение взглянет мудрец со своей колокольни.
Марианна помолчала с минуту.
– Это меня так заумно обозвали невеждой? Обидно… но соглашусь. Я четко и многогранно вижу только собственные желания, а теперь, после твоих слов, вынуждена согласиться, что эти четкость и многогранность существуют только в моей голове. В любом случае, все остальное мне видится как отражение в зеркале: плоско, зыбко и односторонне.
– Если бы я не боялся возможной реакции…
– Молчу и не шевелюсь! Ну-ну?
– Я сказал бы, что обожаю тебя за такие слова.
Вскинувшийся на меня взгляд вспыхнул удовольствием:
– А ты не бойся, скажи!
Бедром я ощущал встречные трепет и влажное тепло. Глубокий вдох разогнал лишние мысли. Ненадолго. Потому что…
Потому что.
Не дождавшись ответа, царевна завозилась, как в норке, и окутала собой мой оплавленный ощущениями бок еще плотнее.
– Можно нескромный вопрос?
Куда уж нескромнее в нашей ситуации.
– Ну?
– Не подумай ничего такого, я строго по теме. Почему одно мужское ядрышко ниже другого? Я видела. И знаю, что так у всех.
Возможно, наука предложит свой вариант, а я выдал самый логичный:
– Чтобы не раздавить их друг о друга, когда ноги сдвигаешь.
– А поближе посмотреть можно?
Далось им это «посмотреть». Как дети малые. Но у детей интерес пассивный, а у этих, повзрослевших, – активный. Самое обидное, что интерес-то – взаимный, но игры в доктора в моем возрасте опасны.
– Ты уже смотрела. На озере. Во всех деталях.
– Удивлю, но не смотрела. Ты был грязный, я помыла, и все. Там было темно и жутко холодно, что-то рассмотреть даже при большом желании не получилось бы.
И ведь стеснения – ни в одном глазу.
Я уперся:
– Еще ты видела на ходу, на привалах и у воды. У меня, в отличие от некоторых, все на виду.
– Послушай, давай говорить начистоту. – Марианна вытащила из-под меня руку и несколько раз пожамкала затекшими пальцами. – Во-первых, ты тоже смотрел. Косился, не отрицай.
Я не отрицал. Я вообще молчал.
– Во-вторых, смотреть и видеть – вещи разные. Ты на меня смотрел часто, но разве видел? Не отворачивайся, от увода взгляда я никуда не денусь со своими вопросами. И не только с вопросами. И не отодвигайся, когда с тобой разговаривают. И по твоей ладони, как ни старайся, вижу, что интерес у нас взаимный. Давай откинем эмоции и порассуждаем логически. У одной стороны есть неудовлетворенное любопытство, и у второй стороны есть такой же запрос. Что говорит опыт человеческого общежития? Он говорит, что сторонам нужно найти взаимное решение проблемы. Давай так: ты обеспечиваешь доскональным знанием предмета меня, а я отвечаю тем же. Идет?
Почему нет?
Но вслух я сказал совершенно другое:
– Спрошу главное. Зачем?
Подействовало. Мы оба понимали, чем грозило «продолжение банкета». В шикарной речи, вываленной на меня в ораторском кураже, Марианна изящно замылила этот момент.
И тут на меня свалился нежданчик:
– А девочки смотрели.
Я машинально брякнул:
– Они не спра…
Ох, зря. Фраза еще не закончилась, а ладное тельце соседки уже взвилось, собираясь взгромоздиться сверху.
– …шивали.
Гнездо затрещало и качнулось. Мы оба на миг застыли. Завязалась осторожная борьба. Марианна старалась взобраться на меня, а я, возмущаясь подлостью собственного подсознания, пытался этого не допустить. Бороться было весело и страшно: ветвяная конструкция не прощала раскачиваний и резких движений.
