мне казались лучше рая… И вот — любовь! Чем хороша она, Когда из рая сделать ад вольна? Выпалив этот стих, я прикрыла глаза, испугавшись, что эти слова могут стать для меня пророческими. Мы удалились со сцены, уступив место группе других актеров. Ныряя в узкий проход, отделяющий закулисье от гримерок и переодевалок, Юля сильно толкнула меня плечом, уж не знаю, нечаянно ли или намеренно. Но во взгляде, кинутом через плечо, не было ни капли раскаяния. — Ты прекратишь уже?! — в сердцах выпалила я. Видит бог, я не хотела начинать конфликт — будто чувствовала, что ни к чему хорошему выяснение отношений не приведет, а слова лишь воспламенят молчаливое, полное невысказанного гнева напряжение между нами. И уж точно не стоило начинать ссору прямо во время спектакля. Но сдерживаться больше не было сил.
— А что именно я должна прекратить? — Гарденина снова обернулась, направляясь в актерскую переодевалку. — Это ты — лгунья, да еще и спишь с тем, с кем не следовало. Я-то здесь при чем?
У меня отнялся дар речи от негодования. И она еще смеет строить из себя оскорбленную невинность после того, что устроила мне в некогда любимом университете?! Моя учеба превратилась в ад, стоило ей узнать о моем романе с Вениамином Эдуардовичем, а она не видит за собой никаких недостатков?
— Ты знаешь, о чем речь! — возмутилась я, заходя вслед за ней в переодевалку и закрывая дверь. — Как ты могла рассказать всем мою тайну? Настроить против меня целый свет?..
— С чего ты решила, что это сделала я, Рита? — Гарденина наклонилась к зеркалу, поправляя макияж.
— В смысле?..
— Почему ты думаешь, что мне нужно было кого-то настраивать против тебя? Не много ли чести, Красовская? Вы с деканом практически не скрывались, как оказалось! И умудрялись обжиматься даже осенью, на вечеринке у Ромы. Думаешь, у других нет ни глаз, ни ушей? — она взяла пуховку и начала наносить пудру на красные, пылающие от гнева щеки. Ее руки дрожали. — Если кто-то и был слеп и глух, так это я, наивная дурочка, поверившая в искренность лучшей подруги… Да еще Рома — похотливый придурок, который не замечал ничего, кроме интереса в отношении очередной студентки. Никого ни в чем не пришлось убеждать, поверь. Достаточно было одного неверного шага; маленького полена, подкинутого в тлеющие угли одной очень скандальной сплетни…
— И это полено подкинула ты?
— Думай, что хочешь, Марго, — Гарденина величественно отмахнулась. — В любом случае, ты заслуживала все то, что сейчас происходит.
— Как ты можешь так говорить, Юля? — воскликнула я, борясь с подступающими слезами, злостью и негодованием. — Мы же были подругами! Дружили с самой школы!
— ВОТ ИМЕННО! — она швырнула кисточку в стену и повернулась ко мне, сверкая глазами. — Я доверяла тебе всем сердцем, а ты столько времени скрывала свою натуру! Обманывала меня… и всех!
— Так получилось, я… я просто влюбилась!!! — мы уже кричали друг на друга, забыв о том, что совсем недалеко, за несколькими стенами, отделяющими подсобные помещения от зрительного зала, находились посторонние — целая толпа ожидающих своего выхода артистов. И уйма гостей.
— Да, и это было подло! — Юля наступала на меня с упорством маленького паровоза, наклонив голову и сжимая кулаки. — Потому что Я ПЕРВАЯ им заинтересовалась! Он должен был стать моим!
— При чем тут очередность, Юля?! — я покрутила пальцем у виска. — Ты совсем помешалась?
— Да, возможно, что помешалась! — завопила она. — Ты всю жизнь была лучше меня — выше, красивее, элегантнее! Уехала учиться заграницу, хотя оценки у нас были одинаковыми! И, когда я влюбилась в препода, поспешила сделать то же самое, лишь бы он не достался мне! А потом еще и эта роль… Зачем ты пришла покорять театральные подмостки — неужели не могла оставить хоть какую-то область, где я могла бы быть лучше тебя?! Ты забрала у меня все, абсолютно все, «подруга»!
В переодевалку начали заглядывать удивленные актеры. Маленькая комнатка постепенно наполнялась людьми.
— Ты ненормальная! — пораженно выдохнула я. Меня трясло, как от сильного мороза. Неужели она ненавидела меня все это время?.. Все годы нашей якобы «дружбы», Юля отчаянно завидовала мне — может, долго отрицала это чувство, не желая сама себе в нем признаться — но оно от того не становились слабее. Наоборот, приобретало губительные свойства токсичного яда, разъедающего душу изнутри.
— Девушки, вы снова за свое? Перестаньте, прошу вас. Сейчас не время и не место скандалить! — рядом с нами оказался младший Верстовский, одетый в штаны свободного кроя и полупрозрачную сорочку: наряд Лизандра, выполняющий функцию околоисторического костюма.
Рома положил руки нам на плечи, но Гарденина скинула его ладонь, переключив внимание на парня.
— А вот и еще один простачок! — хохотнула она. — Еще один наивный и обманутый дуралей!
— Юля, прекрати! Мы уже обсуждали это! — молодой Верстовский грозно свел брови.
Девушка кинулась к своей сумке.
— Нет, не прекращу! ОНА, — Гарденина направила палец в мою сторону, — и так уже обвинила меня в кознях. Мне терять нечего! Сейчас ты наконец-то узнаешь правду.
Гарденина достала телефон, быстро что-то на нем нашла и ткнула смартфоном прямо в лицо Роману.
— Смотри!
Внутренне холодея, я подошла ближе и тоже заглянула в экран мобильного. Видео было достаточно темным, на нем неясно двигались какие-то фигуры. Но, если всмотреться, становилось очевидно: главные действующие лица там — я и декан.
Кто-то исподтишка заснял нас, пока мы в первый и последний раз целовались за кулисами.
47. В свете софитов
Младшему Верстовскому потребовалось больше времени, чтобы понять, что происходит на видео. Он медленно менялся в лице: недоумение перетекло в изумление, изумление — в злость… Эмоции застывали странноватой, немного пугающей гримасой. Рома будто воевал сам с собой — отчаянно силился понять истинное положение дел и поверить в новую действительность. Я отвела глаза, настолько стыдно и позорно было наблюдать крушение чужих иллюзий, виновником которого стали мы с деканом — некогда самые близкие для Верстовского люди.
— Если что, это снимала не я! — довольно заявила Юля. — Мне просто переслали.
Вокруг раздались смешки и шепотки. Создалось ощущение, что для многих из присутствующих видео не стало новостью: ошарашило оно разве что меня да Ромку, конечно же.
Стало даже немного интересно, почему они так долго не показывали ему компромата. Ведь с момента «закулисного» поцелуя прошел не один день.
— Как это понимать?! — клокоча от ярости, обратился ко мне Рома.
Я почувствовала себя еще более отвратительно. Наверно, нужно было что-то сказать молодому Верстовскому, извиниться, попытаться все объяснить…
