посмотрел наверх, на луч фонаря. Он боялся проверять у Юрки пульс.
– Стас, он жив? Юра жив? – наперебой спрашивали Роберт и Марьяна.
Он склонился над мальчиком и приложил пальцы к его шее.
– Жив!
Из-под Юркиной головы показалась красная змея. Стас отшатнулся. Змея не шипела и не выказывала агрессии. Она проползла по голове брата и скользнула на дно ямы, к ногам Стаса, по щиколотку увязших в грязи.
Тело змеи извернулось и принялось пробивать себе путь вниз, медленно вкручиваясь в земляную кашу.
– Она здесь, да? – прошептал Стас, обращаясь к извивающемуся хвосту змеи. – Полина здесь?
Он погрузил руки в жижу и начал сгребать ее в сторону. Под ладонью скользнуло что-то мягкое и податливое, Стас потянул это из земли. На свет показался подол синего прорезиненного дождевика.
– Мы нашли ее, – сказал Стас друзьям.
Потом убрал полуистлевшую ткань и прикопал ее грязью и комьями земли – не хотел тревожить и без того растревоженные останки девочки. С Юркой на руках он взобрался на обваленный пригорок и подал мальчика Роберту. Следом вылез и сам.
– Я попробую запечатать ее, – сказал он.
Марьяна нахмурилась.
– Что сделать?
– Думаешь, получится? – переспросил Роберт. Он держал Юрку на руках, но, казалось, не замечал его тяжести.
– Не знаю. Но пока Полина занята более важным делом, чем мы, поэтому попробуем. – Стас подошел к ближайшему кусту и сдернул с него фигурку из веток, сбросил ее в яму и тихо произнес: – Ты свободна, Пол.
Затем накрыл яму гнилым настилом. Нашарил на нем торчащий ржавый гвоздь и, склонившись над одной из досок, начертил знак – круг с точкой в центре.
– Надеюсь, мы успели, – добавил он с выдохом.
Но ничего не произошло. Никакого небесного огня, мерцания или благодатного преображения могилы.
– Не знаю, все ли я правильно сделал, – пробормотал Стас.
Марьяна положила руку ему на плечо.
– Ты сделал все что мог.
Они с минуту постояли у могилы Полины, опустив головы. Что происходило у каждого на душе и в мыслях, Стас не знал, но чувствовал: вместе с останками девочки они хоронят свое прошлое и свой страх.
Стас забрал у Роберта Юрку и вышел из зарослей на свет фар. Перед ним предстала картина, в которую сложно было поверить сразу.
В Рокоте, наполненном кровью, тонул белый «Тахо», из открытых окон с шумом и свистом вырывался воздух. Чуть поодаль, по пояс в темно-красной жиже, шли фигуры двух подростков – мальчика и девочки. Они держались за руки и уходили в глубину.
– Она забрала Костю с собой, – прошептала Марьяна со слезами на глазах. – Она не простила его.
– Или простила, – произнес Стас. – Возможно, он остался с ней добровольно.
По берегам озера пронесся множественный стук: от мерного и спокойного до учащенного, аритмичного, от усталого «клок-клок» до радостного и звенящего «бдащ-бдащ». Словно из тысяч кранов капала вода, тысячи мокрых тряпок хлюпали и бились друг о друга на ветру, и кто-то с грохотом обрушивал тысячи крышек на тысячи кастрюль. Клок-клок, хлуц-хлуц, бдащ-бдащ. Так бились сердца, сотни мертвых сердец озера Ро- кот.
В этот момент фигуры подростков разъединились. Девочка отошла, подняла руки сначала к небу, потом вытянула их в стороны. Набрала воздуху в грудь и запрокинула голову.
Земля содрогнулось от ее крика.
Поначалу это был глубокий, гортанный вопль, но постепенно он переходил в пронзительный, раскатистый, чудовищно громкий визг. Будто закричали все немые люди мира, обретя голос. По озеру пошли круги, черные волны устремились к берегу, хлынули на песок, обрушились на омытые водой корни осин.
Стаса с Юркой на руках, Марьяну и Роберта обдало порывом холодного ветра. Они еще несколько минут вглядывались в темноту озера, но его мертвая вода скрыла с глаз и Полину, и Костю, и водителя белого «Тахо».
Их больше не существовало для мира живых.
Эпилог
С каждым километром, отдаляющим Марьяну от берега, на нее все сильнее давили воспоминания. О ком? О чем? Она не понимала.
Воспоминания просто были, как если бы внутри головы подвесили марлевый мешок, что-то бесформенное, обмотанное слоями вуали, и это что-то шевелилось, рвалось наружу, растягивало ткань, но прорвать ее не могло. Оно кричало, плакало, стонало, хотело быть услышанным и узнанным.
Оно хотело, чтобы с ним считались.
Суша осталась позади, о борт яхты бились морские волны, а воспоминания восставали из глубин подсознания.
Солнце давно скрылось, день угас, а морская прогулка только начиналась. Отцовский подарок на день рождения – арендованная на выходные двухпалубная моторная яхта Spirit of the sea – разрезала ночную черноморскую воду. Отец остался на берегу, предоставив яхту в распоряжение Марьяне и ее друзьям. Сегодня, двадцать седьмого сентября, в пятницу, ей исполнилось двадцать.
На верхней палубе Марьяна стояла одна, ветер ласкал тело, еще хранившее дневную сочинскую жару, соленый воздух холодил разгоряченную тремя бокалами шампанского голову. От влаги короткие кудри стали пышными, пришлось подвязать их шелковым шарфом, и теперь его концы скользили по голым плечам и спине, вызывая внутренний трепет.
Марьяна была босиком, в бикини и шортах и радовалась тому, что не надела вечернее платье, как планировала еще с утра. Внизу шумели гости – двенадцать человек, среди них две близкие подруги-однокурсницы с журфака и несколько хороших знакомых, помогающих ей с блогом.
Не было рядом только одного человека. Опять его не было.
Каждый день Стас исчезал, как только время близилось к одиннадцати вечера. Он находил тысячи причин, чтобы уйти, и Марьяна подозревала его в изменах.
В Леногорске пару раз следила за ним, но открыла лишь одну из немногочисленных его странностей. По вечерам, в одно и то же время, он садился в свой серебристый седан, заводил мотор, включал «Реквием» Моцарта, потом – фары, сидел так несколько минут, скрытый от глаз темными стеклами, а потом глушил мотор и возвращался домой – вот и вся его измена.
Возможно, это было связано с тем, что произошло с городом две недели назад. Землетрясением порушило несколько зданий, погибли люди. На день траура Стас был сам не свой. Его семья не пострадала, как и семья Марьяны, южные районы Леногорска стихия почти не задела, но Стас все никак не мог успокоиться. В тот вечер он уехал от Марьяны рано, часов в девять, но на следующий день выглядел куда более расслабленным.
Однако ежевечерние паузы продолжались.
Порой, когда Платов ночевал у Марьяны, то закрывался в ванной. Проходило минут пять, и он вновь появлялся. Всегда разным, и внешне, и внутренне, и эти перемены пугали Марьяну сильнее
