class="p">Мне показалось, что я уловила намек на жалость в улыбке миссис Суарес. «Это и есть воспитание. Мы все делаем все, что в наших силах. Мы измучены, сбиты с толку и чувствуем, что нас постоянно осуждают все остальные, которые выглядят так, будто они во всем разобрались. Но никто этого не делает. Мы все просто придумываем это по ходу дела».
«Правда?» — прошептала я.
Она наклонилась вперед. «Прошлой ночью я наказала своего двенадцатилетнего сына на три дня, потому что он действовал мне на нервы из последних сил, прежде чем сказал мне, что фрикадельки мамы его друга Эвана нравятся ему больше, чем мои».
Она сделала еще глоток чая. «И сегодня я извинюсь и сниму с него домашний арест, если он убрался в своей комнате. Даже несмотря на то, что мама Эвана берет свои фрикадельки из морозильной камеры магазина Grover's Groceries».
Я выдавила из себя дрожащую улыбку. «Просто жизнь намного сложнее, чем я думала», — призналась я. «Я думала, что если бы у меня был план и я следовала правилам, это было бы легко».
«Могу я дать тебе один совет?» она спросила.
«Пожалуйста, сделай это».
«В какой-то момент ты должна перестать так сильно беспокоиться о том, что нужно всем остальным, и начать думать о том, что нужно тебе».
Я моргнула. «Я бы подумала, что бескорыстие — хорошее качество для опекуна», — сказала я, презрительно фыркнув.
«Значит, ты подаешь пример своей племяннице о том, что ей не нужно выворачиваться наизнанку, чтобы быть любимой. Что ей не нужно поджигать себя, чтобы согреть кого-то другого. Требовать удовлетворения своих собственных потребностей не проблематично — это героизм, и дети наблюдают за этим. Они всегда наблюдают. Если ты подаешь ей пример, который подскажет, что единственный способ, которым она достойна любви, — это отдавать всем все, она усвоит это послание».
Я со стоном уронила голову на стол.
«Есть разница между заботой о ком-то, потому что ты его любишь, и заботой о ком-то, потому что ты хочешь, чтобы он любил тебя», — продолжила она.
Это была большая разница. Один из них был искренним и отдающим, а другой — манипулятивным, контролирующим.
«С тобой все будет хорошо, Наоми», — заверила меня Иоланда. «У тебя большое сердце, и рано или поздно, когда вся эта драма закончится, кто-нибудь посмотрит на тебя и узнает это. И они захотят позаботиться о тебе для разнообразия».
Да, точно.
Я осознаваал, что единственный человек, на которого я могла положиться в этой жизни, — это я сама. И Стеф, конечно. Но то, что он гей, определенно помешало нашему роману.
«Насчет Нокса», сказала она.
Я подняла голову со стола. Просто услышать его имя было зазубренной занозой в моем сердце.
«А что с ним?» — спросила я.
«Я не знаю другой женщины в городе, которая не попала бы под чары Нокса Моргана, учитывая то время и внимание, которые он тебе уделял. Я также скажу вот что — я никогда не видела, чтобы он смотрел на кого-нибудь так, как он смотрит на тебя. Если он симулировал эти чувства, кто-то должен вручить этому человеку премию «Оскар»».
«Я знаю его очень, очень давно. И я никогда не видела, чтобы он делал что-то, чего ему не хотелось бы делать, особенно когда дело касается женщин. Если он добровольно согласился на видимость отношений, значит, он этого хотел».
«Это была его идея», — прошептала я. Во мне зажглась искра надежды. Один я сразу же погасила.
Мужчина не идет ва-банк с женщиной, на это есть причина.
«Ему было дерьмово из-за смерти его мамы и всего, что последовало за этим», — продолжила она. «У него не было примера “долго и счастливо", с которым ты росла. Иногда, когда ты не знаешь, что возможно, ты сам не можешь на это надеяться».
«Мисс Суарес».
«Я думаю, на данный момент ты можешь называть меня Иоланда».
«Иоланда, мы практически одного возраста. Откуда у тебя столько мудрости?».
«Я дважды была замужем, и у меня четверо детей. Мои родители женаты уже пятьдесят лет. Родители моего мужа разводились и вступали в повторный брак так много раз, что никто из нас не может сосчитать. Если я что-то и понимаю, так это любовь и то, какой чертовски грязной она может быть».
* * *
«Привет, милая. Как прошел обед?» Моя мама была одета в испачканную грязью футболку и солнцезащитную шляпу. В одной руке у нее был стакан чая со льдом, а в другой — садовая перчатка.
«Привет, мам», — сказала я, стараясь не смотреть в сторону, направляясь к крыльцу. Аманда Уитт обладала острым чутьем, когда с кем-то что-то было не так, и это был не тот разговор, который мне хотелось вести. «Где Уэйли?».
«Твой отец повел ее в торговый центр. Что не так? Что случилось? Кто-нибудь подавился хлебной палочкой за обедом?».
Я покачала головой, не доверяя своему голосу.
«Что-то случилось с Ноксом?» — спросила она уже мягче.
Я попыталась сглотнуть комок в горле, но меня душили непролитые слезы.
«Ладно. Пойдем присядем», — сказала она, ведя меня по коридору в спальню, которую она делила с моим отцом.
Это была светлая, симпатичная комната, выдержанная в кремовых и серых тонах. Там стояла большая кровать с балдахином и окна, выходившие на задний двор и ручей. Ваза со свежими цветами стояла на столике, втиснутом между двумя креслами, которые занимали пространство перед окнами.
«Я только расстелю это», — сказала мама, вешая потрепанный халат моего отца на одно из кресел. Она ненавидела этот халат и за прошедшие годы перепробовала шесть способов избавиться от него. Но папа всегда находил способ воскресить это.
Она плюхнулась на покрытый халатом стул и похлопала по соседнему с собой. «Садись. Говори».
Я покачала головой, даже не садясь. «Мам, я действительно сейчас не в настроении разговаривать».
«Что ж, крутое дерьмо, милая».
«Мама!».
Она пожала плечами. «Я слишком долго позволяла тебе обходиться без этой рутины “не будь обузой". Мне было легче положиться на то, что ты всегда будешь хорошо себя вести. Всегда быть послушной дочерью. И это несправедливо по отношению к тебе».
«Что ты хочешь этим сказать?».
«Я говорю, моя дорогая, сладкая, с золотым сердцем дочь: перестань пытаться быть такой чертовски идеальной».
Я не была уверена, что готова к этому разговору больше, чем к разговору с Ноксом.
«Ты прожила всю свою жизнь, пытаясь загладить вину перед своей сестрой. Стараясь никогда никого не обременять, никогда не просить о том, в
