…Проводив дикую парочку долгим цепким взглядом, бомж допил водку и вышел из забегаловки. Зайдя за угол, он достал мобильник и деловито защелкал кнопками.
– Леха? Ну, привет. Да, на кладбище была, все пробила, то, что ты хочешь, своруем элементарно. Я теперь с Гондоновки звоню, на автобазе тоже была. Знаешь, напротив завода общага для узкоглазых есть, с грязной бухаловкой в полуподвале? Так вот: захожу я сейчас в этот гадюшник, а там…
К удивлению Пили, информация о блатном «канале», увиденном в обществе неряшливой толстой вьетнамки, совершенно не впечатлила Жулика. Казалось, он даже предвидел такой оборот событий.
– «Хайфон», говоришь? – вежливо уточнил Сазонов. – Знаю, знаю… Рита, не в службу, а в дружбу: пробей-ка телефончик бармена…
* * *
– Девушка, можно вас на минутку?
Склонившись к окошечку регистратуры родильного отделения, Эдик Голенков натянуто улыбался. Миловидная молоденькая регистраторша, не старше его дочери, оторвалась от журнала записей и с нарочитой строгостью взглянула на визитера.
– Слушаю вас.
Эдуард Иванович был краток и деловит. Мол – к вам недавно поступила роженица, некто Лидия Михайловна Ермошина, моя племянница. К сожалению, девочка очень подвержена чужому влиянию, и даже в роддоме ею могут интересоваться разные темные личности. Так не могли бы вы информировать…
Закончив, Голенков выложил на регистрационную стойку стодолларовую банкноту, прижав ее флаконом дорогих духов. Девушка поправила колпак с красным крестиком, застенчиво улыбнулась и, подумав, с благосклонностью приняла презент.
– Что я могу для вас сделать?
– Если Лидой Ермошиной кто-нибудь будет интересоваться, спрашивайте, кто, и сразу звоните мне вот по этому телефону, – черкнув в блокноте, Эдик вырвал листок и протянул регистраторше.
– Я напарницу предупрежу, – пообещала девушка.
– Передайте, что я и напарницу не обижу. Спасибо. – Откланявшись, бывший сыщик двинулся пустым вестибюлем на выход.
В вестибюле пахло дезинфекцией и лекарствами. Откуда-то сверху то и дело доносился младенческий плач, и Эдик ускорил шаг: теперь любые резкие звуки действовали на него раздражающе.
Усевшись за руль, он закурил и сладко, с хрустом потянулся.
– Вот так, – сказал Эдик любимому псу, сидевшему позади. – Вот так мы их всех на живца и отловим…
События у «Рюмочной» сильно напугали Голенкова. Он действительно переменил местожительство, сняв скромную квартиру в окраинном районе Подусовка. Выбираясь из дома, он непременно брал с собой ротвейлера. Это не было пустой предосторожностью: страшный мужик с тугой удавкой в руках постоянно преследовал его в ночных кошмарах.
Предстояло хотя бы выяснить, кто он. Это было несложно. Видимо, мужик этот имел какое-то отношение к Мандавошке (какое именно, Эдик еще не знал). И потому наверняка мог появиться в роддоме. Впрочем, роженица могла заинтересовать не только его…
Голенков уже знал, кем разродилась Ермошина. К сожалению, эти роды полностью перечеркивали обвинения Жулика по позорной статье «Изнасилование заведомо несовершеннолетней»; даже беглого взгляда на младенца было достаточно, чтобы понять, что Сазонов – не его отец…
Впрочем, на беглом уголовнике висели не менее серьезные статьи: аж целых три убийства. И этот мерзавец вполне мог появиться в роддоме, чтобы самому удостовериться в неправедности первого навета.
– Вот тут-то тебя и закроют… – мстительно прошептал Эдик, поглаживая любимого пса. – Нас, ментов, не обманешь. Правильно я говорю?
– Р-р-р-р…нга! – зарычал Мент.
Всю дорогу до Подусовки бывшего опера не оставляло ощущение, что за ним кто-то следит. Но подозрительных машин вроде бы не было, и Голенков огромным усилием воли отогнал от себя это чувство…
* * *
Никогда еще Леха Сазонов не готовился к ограблению с такой тщательностью, как теперь. Серьезность выбранной цели и диктовала продуманность действий. Сценарий будущего грабежа выглядел безупречно, но для окончательной уверенности в успехе необходимо было выяснить несколько нюансов.
– Таня, – сказал Жулик за ужином. – Ты говоришь, что однажды была в том подвале?
– Да, – кивнула девушка. – Что я могу для тебя сделать?
Конечно, Таня прекрасно знала о преступных намерениях возлюбленного и даже радовалась этим намерениям. Ведь все неприятности в ее семье начались именно с золота. Да и жажда мести отцу до сих пор не остыла. Скорее наоборот…
– Не помнишь, как выглядит сейф?
– Такой огромный, с двухстворчатый шкаф. Я таких никогда в жизни не видела. Два замочных отверстия. И огромное медное колесо на дверце.
– Довоенный немецкий, фирмы Круппа, – понимающе кивнул профессиональный аферист; кто-кто, а он понимал толк в подобных вещах. – Отмычкой такой не возьмешь, тут нужна долгая, степенная и уважительная беседа с замками. Ладно. А не помнишь, сколько ступенек на лестнице, ведущей в подвал? Хотя бы приблизительно…
– Лестница длинная… Ступенек двадцать. Может быть, тридцать.
– А потолки в том подвале высокие?
– Кажется, да…
Леха что-то быстро записал в блокноте и невесть зачем защелкал калькулятором.
– Танечка, еще один вопрос. Помнится, в шестом классе ты отлично успевала по черчению. Ты не могла бы нарисовать мне хотя бы очень приблизительный план этого подвала? С указаниями длины и ширины.
– Могу. А… откуда ты знаешь, как я училась в шестом классе? – спросила девушка, и по ее глазам Жулик понял, что вопрос этот задан не просто так.
– Откуда я знаю? Расскажу как-нибудь. – Сазонов протянул Тане лист ватмана и карандаш. – Нарисуй, пожалуйста, все, что ты помнишь… С указанием размеров.
Чертеж был готов минут через десять. И хотя многие подробности подземного Эльдорадо наверняка остались за кадром, главное было очевидно: подпольная золотоплавильная мастерская частично находилась под проезжей частью той самой улицы, на которой и стоял вьетнамский ресторан.
Ситуация прояснилась окончательно, и ясность позванивала под теменем, как зеркальный шарик под освещенным куполом цирка.
В самом центре города, всего на трехметровой глубине, лежал огромный сейф, доверху набитый валютой и золотом – пусть даже радиоактивным. Но проникнуть в это подземелье было проблематично: за Жуликом охотились едва ли не все милицейские подразделения, и многочисленные стукачи, прикидывая размеры премиальных за поимку особо опасного рецидивиста, истекали слюнями.
– Слышь, Леха, что-то уж слишком сложную аферу ты замутил, – неодобрительно произнесла Пиля и, помолчав, добавила заговорщицки: – А давай в этот погреб ночью наведаемся? Отключаем сигнализацию, вяжем сторожа, если он есть, и…
– Можно, конечно, и ночью, – почти согласился Сазонов и, помолчав, сказал почти застенчиво: – Но, если честно, мне давно хотелось совершить грабеж средь бела дня, на глазах достопочтеннейшей публики… И притом так, чтобы никто ни за что не догадался, что это – грабеж.
