он, конечно, ни в чем не виноват…
Не виноват!!!
3а другого виноват!
Сдохнуть бы сейчас, — пронеслось в голове. Так вдруг поманил покой: не слышать, не чуять, не видеть. Не гнать коней в гору, надрывая жилы. А на горе — разлагающийся труп в обнимку со своим палачом…
* * *
Сознание возвращалось. Медленно выплывали из тумана детали. Мозжило и покалывало.
Потом на лоб легла прохладная сухая рука, и стало легче. Совсем легко. В тело вливались уверенность и покой, коего только вот жаждал и призывал. Звал смерть, а вливали жизнь.
Илья лежал на широкой лавке. Рядом на краешке сидел Руслан, очень бледный, но улыбается.
А дальше на табуретке — сам местный Владыка. Согнутый. Собственной волей, что ли придавило? — злоехидно подумал Илья. Сергей как услышал — сурово глянул из-под прямых бровей:
— Вставай!
— Зачем? Вставать, потом падать на пузо, ползти, ножку лобызать… — сказал и устыдился. Может, зря? Может, друг совсем для иного призывает? А я его — под дых. Видел, как они к тебе на пузе-то, как прикладывались с благоговением… Значит, надо тут всех распустить? Идите, вольные парни, живите, как хотите; творите, что кому черт на душу положит. И пошли бы. Да хоть с давешним доктором во главе — ко всеобщему порядку и расчленению. Нет. Пожалуй, за тем бы даже здешние не пошли; пожалуй, им бы даже тутошние гурманы побрезговали.
И как я, интересно, выгляжу в роли судии? Сергею в глаза смотреть стыдно и страшно. Но придется.
Углов не набычился, не налился густой яростью. Наоборот — обмяк. И что самое поразительное, закручинился. Печально оглядел Руслана, потом самого Илью. Смотрел, будто ждал от них приговора. Или действительно ждал?
— Мне надо уходить, — разорвал ожидательную, нервно замершую, тишину Руслан.
— Куда? — спросил Илья. Сергей даже не пошевелился. Знал, надо полагать, куда. — Т Ты уходишь и город?
— Нет — к себе домой.
— Черепаха приплыла, — пояснил Сергей.
Ах, вот оно что! Прибыла, оказывается, самоходная, живая баржа, и тем все решилось. Уже решилось! Иначе не сидел бы Владыка так обреченно. Г-н Углов успел все обдумать и взвесить, решение принял и теперь Илью разбудил, что бы спросить: с нами идешь или остаешься?
Да что тут думать! Илья осекся, в который раз уловив себя на том, что приписывает другим свои мысли и порывы. Ему стало страшно.
Он никогда не понимал Углова. То есть понимал, разумеется, но не до конца. Там, где Илья давно бы скапустился, сдох, Сергей выходил, если не победителем, то, во всяком случае, живым. А там, где путь казался Илье ровной дорожкой, Углов вдруг принимался петлять и кружить, непонятно, что выясняя, непонятные выводы делая; и, исходя из них, совершая глупые нелогичные поступки. Но — гадство! — опять оказывался по большому счету прав.
Ой, тяжел чужой потенциал! Не вынести его чахлому бывшему интеллигенту, тем более, что жив до сих пор только благодаря вон тому горрилоподобному, корявому мужику.
Илья уже некоторое время сидел, обхватив голову руками, будто собирался скрутить ее как пробку. За плотно закрытыми, прижатыми веками, вспыхивали радужные овалы и сплывали вниз. Мысли тоже схлынули. Голове стало легко.
— Ты уходишь со мной, или остаешься тут? — спросил его Руслан.
— С тобой?
— Да. Черепаха ждет. Мы доберемся на ней до Сава. Оттуда ты можешь попасть в свой мир. Если захочешь, конечно.
— А если нет? — машинально спросил Илья. Спросил, не ожидая ответа, но Руслан отозвался:
— На Саве люди не живут. Им там трудно. Но ты можешь остаться в этом мире. Здесь есть другие населенные острова.
— Погоди… Почему ты спрашиваешь только меня?
Сергея Руслик не спрашивал, даже в его сторону не смотрел.
— Я остаюсь, — глухо обронил Углов.
Вот значит, откуда рожа печальная взялась. Оплакивает г-н Углов, навсегда потерянный, родной мир, но покидать благоприобретенный трон не собирается!
— Остаешься?!! — Илья заорал, позорно распуская нервы. Хотелось не просто кричать — бить кулаками в красную, перекошенную рубцом, рожу. — Царствовать будешь?! Народ рисом кормить, женщин кастрировать, чтобы не плодили неудобных подданных? Только не забывай отправлять самых отчаянных в отряды, иначе останешься без тамошних подношений. Да не лютуй тут особенно, а то не кем станет править. В нелюдя собираешься превратиться, или уже?
Орал и понимал всю непоправимость своего прорыва. Распустил язык. Распустился. Надо было просто… Ударить? Заставить идти с собой? В голове лихорадочно плясало и дергалось. Вот-вот, — сообразил Илья остатками разума, — грохнется в обморок.
Удар, примерно такой же хлесткий как тот, что вынес его из дома Елены, швырнул Илью в угол. Голова бумкнула о стену. Из глаз в стороны брызнули фонтанчики белых искр. Стало больно и обидно. Он рванулся к Сергею: ответить, приложить от всей силушки, чтобы тоже… чтобы затылком о камень…
Отрезвление наступило мгновенно. Только сделал шаг, в голове прояснилось. Илья остановился и впервые увидел, как осунулось, почернело лицо Сергея. Тоска полоснула по глазам.
Они уходили, он оставался.
И тогда Илья встал на колени:
— Пойдем с нами. Я тебя прошу. Представляешь? Снова оказаться дома? А не получится — заживем среди местных. Не пропадем.
— Дома? — Углов скосил зажатый в нитку рот. — Меня там, конечно, встретят с полной радостью. Корону вернут. Править стану. Как тут. Только там я ничего не смогу изменить. Понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь! Я там до конца обязан блюсти чужие законы. Они мне не нужны. Не хочу! Я лучше тут попробую. Уходите. Вижу, как тебя ломает, а сделать ничего не могу, разве в котел отправить, чтобы не мучился. Ты вот-вот с ума съедешь. Не можешь ты по краешку бегать. Тебе можно только в серединке, чтобы взвесить все и отмерять. Край тебя разотрет и развеет. Следа не останется. Возвращайся в нормальный мир. А я тут попробую.
И дальше, напирая, или просто являя свою обычную почти нечеловеческую волю:
— Пойми, меня там по настоящему никто не ждет. Постыло там. А здесь… видно будет.
* * *
Морская башня вымерла. Углов разогнал придворных. Пусть отсидятся. Перестройка в массах должна сопровождаться определенными болезненными проявлениями. И хрен с ними: перемучаются, зато, завтра легче встанут под новую волю. Скорее всего, подумал Илья, запоздало кляня себя за давешнюю вспышку, Серый прогонит отсюда всех, останется с горсткой самых нужных, или найдет кого-нибудь себе под стать. Только — вряд ли. Ну, ему виднее. Что ему виднее, сам недавно
