у дверей поклонники стали подбираться поближе.
— Я бы хотел представить тебе мою маму. — Джо показал жестом на стоявшую рядом женщину. — Мама, это Грейс. Грейс, это моя мама.
— Миссис Митчелл! — сказала я, протянув ей руку.
— Зовите меня Бетти. — Вместо того чтобы пожать мою руку, она обхватила ее двумя руками. — Я приехала со своим мальчиком, потому что хотела убедиться, что он не даст задний ход. У него столько наград — и Бронзовая звезда за отвагу, и медаль Военно-воздушных сил, и Пурпурное сердце, — с гордостью перечислила она. — Но он всегда был нерешительным в том, что касалось девушек.
— Мама! — Джо смотрел на свои ботинки.
Я ему сочувствовала, потому что никто не может так вогнать в стыд, как собственная мать. И, несмотря на мою твердую решимость защитить себя любой ценой, я почувствовала, как рушится вся моя оборона и сердце снова раскрывается ему навстречу.
— Ну что, ты готов, сынок? — спросила миссис Митчелл.
Когда он кивнул, она перевела взгляд на меня и сжала мою руку. Это послание не нужно было перекладывать в слова: «Не причиняй боли моему мальчику». Потом она обняла Джо.
— Увидимся в отеле, — сказала она.
После того как она ушла, мы какое-то время молча смотрели друг на друга, вчитываясь в лица. Он выглядел изнуренным. От боли? Или от месяцев, которые прожил инвалидом? У его глаз было другое выражение, как будто он видел слишком многое. Интересно, какие перемены он заметил во мне? Наконец я заговорила:
— Давай отойдем куда-нибудь, чтобы поговорить без посторонних. — Я кивнула в сторону стоявших неподалеку людей. На самом деле я больше переживала о том, что в любой момент из этих дверей может выйти Руби.
И мы с Джо пошли, очень медленно, потому что он сильно хромал. Он всегда казался мне неуязвимым, но теперь он больше напоминал привидение. Мне было больно видеть его в таком состоянии.
Мы нашли кафе, в котором кормили ужином, и сели в кабинку. Официантка принесла нам кофе. Он нервно двигал свою чашку взад и вперед по столу. Я же яростно пыталась сохранить самообладание: я ничего не могу для него сделать. Он бросил меня.
— Нет причин с этим тянуть, — начал он медленно, но решительно, совсем не так, как говорил раньше.
— Я тебя не тороплю, — ответила я.
Казалось, он и сам не хотел торопиться.
— Мне хорошо досталось, Грейс. — Джо с трудом подбирал слова. — Мой самолет попал под интенсивный обстрел. Мне прострелило правое легкое, а ногу раздробило шрапнелью. Я еле добрался до аэродрома. К тому времени, как меня вынули из кабины, я уже был без сознания и долго не приходил в себя. А когда пришел, у меня уже была гангрена.
Я затаила дыхание. Уголок его губ дернулся от моей реакции.
— Я сопротивлялся, сколько мог, но мне все же ампутировали ногу, — продолжал он. — Не передать, как я был зол… на себя, на весь мир. Именно тогда я в первый раз попросил тебя больше не писать мне.
Вся моя решимость куда-то исчезла, как и твердость характера.
— О, Джо, это ужасно… Почему ты мне ничего не сказал? Я бы помогла тебе.
— Сначала я не хотел, чтобы ты за меня беспокоилась, — признался он. — Но, разумеется, ты же Грейс, и ты продолжила писать. Но потом, когда все шло к тому, что я скоро умру, я просто не имел права причинять тебе боль. Я хотел, чтобы ты была свободна от воспоминаний обо мне…
— Это самая большая нелепость, которую я…
— А когда ногу ампутировали, — перебил он меня, — я не хотел возвращаться к тебе неполноценным.
Что именно он хотел этим сказать? И я выпалила первое, что пришло мне на ум:
— Речь ведь идет только о ноге, да?
Повисла длинная пауза. Потом он откинул голову и захохотал.
— А, ну тогда все в порядке. — Я склонила голову и подарила ему лучшую из своих улыбок. — В конце концов, мужское достоинство измеряется не ногами.
Он еще громче засмеялся над нелепостью моего комментария.
— Многим ребятам досталось больше, чем тебе. — Я подумала о Йори и о всех тех, кто не вернулся с войны.
— Но я был асом… — Джо колебался, пытаясь объяснить свою мысль. — Я думал, что, когда это все закончится, я брошу юридический и станут пилотом коммерческих авиалиний. Помнишь, сколько мы об этом говорили? Теперь я не смогу летать на коммерческих авиалиниях. — Он снова помолчал. — Там нужен полный комплект частей тела.
— Ну, значит, будешь летать только для своего удовольствия.
В ответ он криво улыбнулся. Ему не нужно было ничего мне объяснять. Что, если бы я больше не могла профессионально танцевать?
— В общем, меня довольно долго пытались стабилизировать, чтобы перевезти в Соединенные Штаты, — продолжил он. — Даже приехав домой, я не хотел тебя видеть. Я отчаянно жалел себя, и мне не давала покоя моя злость. Поэтому я и не писал. Я дал себе слово, что не подойду к тебе и близко в таком состоянии.
От него все еще веяло разочарованием, но я не чувствовала желчности или злости. Дни борьбы с собой были уже позади.
— Что изменилось?
— Время. Отец и мать. Я рассказал им о тебе. А они, особенно мама, не работали со мной. Буду с тобой честным, Грейс, я уже не тот, кем был раньше.
— Как и я.
Эти слова повисли между нами неожиданно тяжело.
За окном ночь таяла под лучами рассвета. Часы на стене показывали 6.34. Мне надо было поспать перед встречей с девочками на репетиции в два часа, а потом отработать три выступления вечером. Я по-прежнему не понимала, чего хочет Джо, но следовало проявить твердость, хотя бы ради моих друзей.
— Прости, Джо, но мне надо немного отдохнуть. Следующие два дня будут для меня непростыми и очень важными.
Он не задавал никаких вопросов. Может быть, ему было от этого больно. Но если он хотел что-то сказать или о чем-то спросить, он должен был действовать. Я не собиралась ему в этом помогать, учитывая все пережитое. Однако выражение его лица подтолкнуло меня спросить:
— Ты придешь сегодня в клуб? — Как только я услышала свои слова, то пожалела о сказанном. — Там будет Руби.
— Я знаю, — ответил он. — У меня было полно времени в госпитале, и еще больше в Уиннетке, и я успел прочитать все светские сплетни. Какая разница, где она? Я пришел, чтобы увидеться с тобой. — Он покачал головой. — То есть я хочу сказать, что пришел ради тебя. Мне плохо без тебя.
