Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Со второй частью выражения «феодально-абсолютистский строй» дело обстоит значительно проще. Хотя среди специалистов и ведутся дискуссии о том, существовал ли «абсолютизм» в Европе XVII–XVIII веков или же он был по большей части недостижимой мечтой монархов и творением юристов-теоретиков, термин остается в обиходе. Но что же такое «абсолютистский строй»?
Часть историков «русской школы» и практически все советские специалисты по Французской революции отождествляли абсолютную монархию Старого порядка с российским самодержавием. «Король по-прежнему обладал неограниченной, самодержавной властью», – однозначно утверждал Манфред. На рубеже XIX–XX веков этот прием использовался для того, чтобы доказать, что революция в России будет столь же «неизбежной» и «благотворной», как во Франции. Впоследствии же подобные утверждения о «королевском самодержавии» многие авторы воспроизводили как аксиомы, не вникая в реальное положение дел при Старом порядке и не учитывая, что «абсолютная» власть королей была ограничена фундаментальными законами французской монархии, традициями и сложившимися исторически привилегиями сословий и корпораций.
Покончила ли Революция с абсолютной властью короля в понимании XVIII века? Несомненно. В 1814–1815 годах монархия была восстановлена, однако короли никогда более не претендовали на обладание той властью, которая была в их руках до 1789 года, на то, чтобы обходиться без парламента (в современном, а не старинном значении этого слова). Неслучайно никто из них никогда больше не жил в Версале. Однако это утверждение сразу влечет за собой следующий вопрос: привела ли к ослаблению роли государства Революция, начатая политическими элитами под лозунгом ограничения власти монарха, которого тогда изображали подобным восточному деспоту?
События рубежа XVIII–XIX веков показали, что те корпоративные привилегии и нормы обычного права, к отмене которых так стремились революционеры, полагая их пережитками «феодализма» и признаками косности Старого порядка, на деле служили препятствием для чрезмерного усиления политической власти. Когда их отменили, выяснилось, что власть ничто более не сдерживает, что от имени нации и ради «блага народа» она имеет право на все. Тот объем полномочий, которым располагал Комитет общественного спасения, не говоря уже о Наполеоне I, был несравнимо больше, чем у Людовика XVI и даже у Людовика XIV. Многие права человека, провозглашенные в 1789 году, вскоре оказались «временно» отменены.
Вообще, хотя Революция зачастую воспринимается как радикальный разрыв с прошлым, она по многим направлениям продолжала, углубляла и даже усугубляла то, что было характерно для Старого порядка. Так, например, в ходе Революционных и Наполеоновских войн зачастую ставились те же внешнеполитические цели и реализовывались те же планы, которые ранее вынашивали короли Франции.
Сложность подведения экономических итогов
Вопрос об экономических итогах Французской революции остается одним из наиболее сложных, и не только потому, что мы сталкиваемся здесь с нехваткой источников, хотя статистика тогда велась намного хуже, чем при Старом порядке, да и политические пертурбации не способствовали сохранности документов и сравнительному анализу.
Первая проблема, которая возникает, – за какой, собственно, период подводить эти итоги? Едва ли корректно анализировать то, что происходило с французской экономикой, не учитывая предыдущих десятилетий или даже, как предлагает ряд историков, веков. Экономическое своеобразие Франции, ее соперничество с Англией и многие другие факторы, очевидно, появились не в 1789 году. Не менее спорной выглядит и идея подведения экономических итогов Революции по состоянию на 1799 год: революции и гражданские войны, как правило, наносят немалый вред экономике, особенно если они длятся годами. Однако, чем дальше мы отступаем от революции в XIX век, тем больше искажается общая картина.
Другая проблема: можно ли подводить экономические итоги Революции, не учитывая те изменения, которые произошли в период Консульства и Империи? Создание Банка Франции, появление стабильной денежной единицы, так называемого жерминальского франка, просуществовавшего до начала XX века, Гражданский и Торговый кодексы – все это относится уже ко времени правления Наполеона Бонапарта.
Чрезвычайно сложным оказывается и вопрос о том, как правильно оценить влияние на экономику Революционных, а затем и Наполеоновских войн. Они повлекли на собой активизацию промышленного производства в тех отраслях, которые были связаны с армией или в наибольшей степени выиграли от торговой блокады Великобритании, перемещение ценностей и капиталов из завоеванных стран, отток рабочих рук из деревни в армию и связанное с этим увеличение заработной платы в городе и на селе, повышенный спрос на продукцию сельского хозяйства для военных нужд. Неслучайно историки, которые хотят подчеркнуть быстрое восстановление французской экономики после Революции, нередко приводят цифры именно для 1805–1809 годов.
Вместе с тем войны означали сокращение населения, повышение налогов, упадок Атлантической торговли, дисбаланс из-за разрыва внешних торговых связей. Один из историков сравнил эффект от этих войн с туникой Несса.
Способствовала ли Революция развитию капитализма?
Ранее историки (особенно принадлежавшие к марксистской историографической традиции) были уверены, что Французская революция способствовала развитию капитализма. Никаких специальных исследований на этот счет, как правило, не проводилось. Исходили из того, что, поскольку Революция, как писал Маркс, обеспечила переход от «феодального» к «буржуазному» (то есть к капиталистическому) способу производства, то иначе и быть не могло.
На первый взгляд это действительно так. Уже до 1789 года внедрялась капиталистическая аренда, происходило разрушение сеньории, в нее активно проникали новые капиталистические отношения. Хотя революционные преобразования не сотворили в этом плане ничего нового, они, несомненно, способствовали развитию этих тенденций, хотя и до определенной степени.
Превращение крестьянских держаний в собственность, ликвидация ряда повинностей и десятины, отмена сеньориальных пошлин способствовали увеличению доходов крестьян на 10–15 % валового урожая. Раздел общинных земель, покупка национальных имуществ, приобретение собственности дворян и буржуа позволили крестьянам значительно увеличить объем находившихся в их руках земель, укрепили традиционную для Франции мелкую земельную собственность.
Знаменитый французский историк Жюль Мишле с гордостью писал в 1846 году:
Земля во Франции принадлежит пятнадцати или двадцати миллионам крестьян, которые ее обрабатывают. В Англии же она является собственностью тридцати двух тысяч аристократов, которые сдают ее в аренду. Англичане не так укоренились на своей земле; они эмигрируют туда, где можно вести прибыльные дела. У них говорят «наша страна», мы же говорим «родина». У нас человек и земля связаны воедино и не расстаются; они вступили в законный брак до гробовой доски. Француз и Франция – супруги. Франция – страна справедливости: земля в ней принадлежит, за немногими исключениями, тем, кто ее возделывает. ‹…› Велика собственность или мала – она возвышает человека в его глазах. Даже тот, кому нечего уважать себя за личные качества, уважает и ценит себя за то, что у него есть собственность[10].
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
