Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
А потом вспыхнула новая любовь. Это была немыслимая великая удача. Новый свет в окошке.
Малыш Франсуа родился в 1798 году, а малыш Жозеф появился на свет в 1800 году. У обоих были легко узнаваемые носы Вальтнеров и подбородки Гросхольцов. Ну вот, теперь я не одна! Я научила их, как Эдмон и Куртиус учили меня, всему, что знала о жизни и чему меня научила вдова. Гражданин Тюссо проливал сентиментальные слезы и сюсюкался с ними, он тоже влюбился в них. Они шебутились, эти мальчишки, они шумели, и я нянчила их на виду у восковых людей.
Оказавшись в новой, столь чудесной компании, мы даже на какой-то период ощутили себя счастливыми супругами. Но предприятие терпело убытки.
Надо было как-то содержать Обезьянник и обеспечивать детей. В четыре года малыш Франсуа уже работал у меня в мастерской, покрывая восковые лысины волосами, замешивая гипсовый раствор и разжигая огонь под чаном, как я когда-то делала для Куртиуса.
– Ребенку всего лишь четыре года! – возмутился гражданин Тюссо.
– Ему надо работать, – сказала я. – Ты не против, малыш Эф?
– Нет, мамочка, прошу тебя, давай работать.
Хороший мальчик.
– Во дворец Тюильри.
– Да, правильно. Очень недолго. Молодец, малыш Эф.
– Но сейчас только пять утра, – недовольно произнес гражданин Тюссо. – Ребенку надо спать. Иди-ка, карапуз, в постель.
– Нет, гражданин Тюссо, – возразил карапуз отцу. – Я пойду с мамочкой.
Если бы малыш вернулся в постель, он бы не встретился с Наполеоном.
Глава семидесятая
Моя последняя французская скульптура
У меня был грандиозный план – не менее опасный, нежели план, имевшийся у вдовы, когда та настояла на нашем переезде в Обезьянник. Я еще ни с кем им не делилась и вынашивала его втайне. Переезд в Обезьянник был смелой авантюрой, как и собрание всех этих восковых изваяний людей знаменитых и бесславных. Либо прояви смелость, либо прозябай в нищете. И я начала собирать новую коллекцию. Мне хотелось сделать выставку наиболее достойных представителей французского народа. И я принялась озираться вокруг. В моем списке стояло лишь одно имя – оно могло бы стоять в любом списке. Я прибегла к протекции, чтобы добиться аудиенции у Наполеона. Первый консул – таков был в ту пору его титул – женился на моей знакомой, Плаксе-Роз из Карма. Я написала Роз записку, подписав ее нежным именем «Мопсик». Будет непросто, написала она мне в ответ, у него нет времени на подобные пустяки. Но он очень сильно любил Роз, хотя и предпочитал называть ее Жозефиной.
Роз поцеловала меня и ласково ущипнула малыша Франсуа за нос. Фортуна носилась вокруг нас. И тут появился консул Бонапарт.
– Подойди, – приказал он, и я повиновалась.
– Не ты, – мотнул он головой, – а другой. Будущее Франции.
Я подтолкнула к нему малыша Франсуа. Тот нехотя шагнул вперед, наморщив свой клювик. Наполеон Бонапарт подошел к нему вплотную, положил руку моему сыну на плечо и внимательно поглядел на него. Малыш Франсуа стоял, не шелохнувшись, и вдруг взвизгнул, но не от страха, а от восторга.
Малыш Франсуа находил самые необычные вещи смешными.
Франсуа, мой первый сын, но не первенец, потом частенько рассказывал эту историю. Она стала частью его личной мифологии. Он хвастливо делился этим рассказом с одноклассниками, хотя те не верили ни единому его слову.
– Вы его мать? – спросил у меня Наполеон.
– Да, сир, – ответила я. – Разве это не очевидно?
– Он смелый. Нам нужны смельчаки. Приступайте к работе!
Я разложила все, что требовалось для создания слепка. И подробно объяснила, что сейчас произойдет и что от него требуется. Его лицо будет полностью покрыто слоем гипса. Малыш Франсуа показал ему две соломинки. Наполеон кивнул.
И мы принялись за дело.
Когда все было закончено, он сказал:
– Это я, в гипсе?
– Да, Первый консул, точное сходство.
– Будьте осторожны. Это прекрасная голова!
– Я никогда не выношу суждений относительно голов, Первый консул, – вежливо произнесла я. – Так меня учили. Некоторым головам уготована вечность, что нетипично. Мы, к примеру, не расплавили голову Франклина или Вольтера. Но сегодня никто уже не помнит даже убийцу Дерю. Так что заранее ничего сказать нельзя, никакой гарантии нет. Но мы продолжаем нашу работу, Первый консул, мы не останавливаемся, ведь всегда находится кто-то, чью голову следует вылепить. И всегда есть головы, которые приходится расплавлять.
– Ишь как ты заговорила, Мопсик, – заметила Роз.
– Это мое ремесло. А я свое ремесло знаю. И люблю о нем порассуждать.
– Почему Мопсик? – переспросил Наполеон.
– Я так звала ее в тюрьме, между приходами Фортуны.
– Был целый сонм персонажей, мадам лицеделка, чью значимость чересчур преувеличили, – задумчиво произнес Наполеон. – Революция породила множество странных личностей. Взять хотя бы Ру, бешеного монаха[21], Марата, врача, который желал всех умертвить, Жака Бовизажа, палача.
– А вы видели его, Первый консул? Жака Бовизажа? – спросила я.
– Жак Бовизаж стал героем фольклора. Не случайно же говорят: «А вы слышали, как Жак Бовизаж его убил?», «Как он ее отправил на тот свет?» Никакой человек не смог бы в одиночку все это совершить. Иначе он стал бы самым страшным чудовищем на свете. Все зверства, совершенные в ходе Революции, были приписаны одному этому персонажу.
– Величайшему из всех убийц, – подхватила я.
– Я слышала, что в Нанте он топил людей, – заметила Роз.
– А я слышал, что он вместе с Фукье-Тенвилем[22] приговаривал людей к казни, – добавил Наполеон.
– И еще я слышала, – продолжала Роз, – что после сентябрьской резни[23], раскаявшись в содеянном, он пришел, крича и рыдая, на Гревскую площадь, собрал вокруг себя толпу, и когда людей набралось несколько сотен, у всех на глазах покончил с собой, выстрелив себе в висок из пистолета. И как потом говорили, бездомные собаки много ночей спали на том самом месте.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
