Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
Сам он развернул коня для стрельбы; верен глаз дядьки Василия, с детства «садил» он в цель стрелы страсть как хорошо. За то и был взят в княжьи «добытчики». С тех пор уж кануло в лету немало годов, выпал и растаял не один снег, но глаз Василия остался всё тем же — верным, и не делали промаха его калёные стрелы. «Сей выстрел, — подумал он, — положит конец затянувшемуся кошмару, даже ежели станет началом другого». Он расправил онемевшие плечи, натянул свой верный тугой лук…
Синий ордынский плащ предводителя сотни на скачливом караковом[69] жеребце вновь показался из-за бугра, и… вязким гудом прозвенела спущенная тетива.
Стрела выбила из седла начальника сотни. Островерхая шапка с чернобурыми лисьими хвостами слетела и, подхваченная ветром, покатилась по склону, точно тележное колесо.
Этот нежданный мужественный отпор внёс замешательство в ряды кочевников. Яростно потрясая оружием и оглашая равнину проклятиями, они осадили своих мохноногих горячих коней, задумав, по всему, принять какое-то срочное решение.
Стрелок Василий даром времени не терял, воспользовался сей передышкой и был таков…
* * *
Не дотянув с полверсты до сторожевого кургана Печенегская Голова, они остановили коней. Савка потерял столько крови, что едва ворочал языком. Василий помог ему спешиться, уложил на траву и перевязал свежим куском рубахи плечо.
Дальнейшее бегство было невозможно.
…Сокольничий насилу рассветил глаза, глянул мертво на небо. В раскалённой полуде небес, под снежным облачным гребнем, парил стервятник. Траурно взмахивая крыльями, простирая их, он ловил ветер и, подхватываемый воздушным стременем, кренясь, тускло блистая карим отливом пера, плыл на запад, удаляясь, мельчая в размерах, истаивая в маково зерно.
— Заколи меня, как Разгуляя… — прошептал Сорока; повернул к зверобою своё бледное, осунувшееся от безмерных мук и усталости лицо с глубоко запавшими глазами. В них горела мольба.
Дядька Василий мрачно молчал, чутко прислушиваясь к глухому топоту копыт за своей спиной.
Внезапно он поднялся и, выдернув из кожаных ножен обоюдоострый меч, решительно подошёл к своему Гороху, обнял его за подрагивающую шею и порывисто прижался щекой. Конь доверчиво стоял, уткнувшись бархатно-розовыми ноздрями в грудь своего хозяина, и со сторожливой печалью смотрел, будто прощался. Через минуту Горох тяжело рухнул на землю. Кровь хлестанула пузырящимся фонтаном из его распоротого горла. То же самое зверобой проделал и со вторым конём, предварительно подведя его к окровавленной туше.
Теперь на открытой, как ладонь, равнине у них был довольно сносный «укрыв», за которым можно было спрятаться от стрел и подороже продать свою жизнь.
…Василий жадно окинул взглядом млевшую под майским солнцем зелёную, обновлённую молодыми травами степь. Лишь местами, под стать огородным пугалам, стоячились метёлки прошлогоднего чернобыльника да жухлой полыни. Шалый ветер обдувал морёный, с жёсткими складками морщин, лик зверобоя, трепал слипшиеся от пота седоватые пряди волос и как будто звал его за собою куда-то…
Дядька Василий смахнул проклюнувшуюся слезу и ободряюще кивнул тихо стонущему Савке:
— Я-ть думаю, малый, нонче не самый худой день Богу душу отдать. Не горюй, Сорочёнок, мы ишо повоюем. Иш-шо покажем им, кровожадам, кузькину мать! Воть подскочут ближéй, и ага!..
Он поскрёб свой большой коршунячий нос и принялся не спеша натыкивать стоймя в землю возле себя стрелы, которые остались у них в колчанах.
— Кум… — Савка с трудом расстегнул медную пряжку душившего его кожаного нагрудника и попытался растянуть губы в улыбке. Он был до слёз тронут участием Василия, который не бросил его, безродного сироту, и не оставил подыхать в одиночестве после того, как погиб в бою Савкин отец и померла мать. — Ты уж… прости, кум, ежли шо… Ты ж знаешь, я пыхаю, як береста…
— Знаю, сынок… а посему советую, до встречи с Господом… побереги его, огонь-то свой, значить. Стрелять сможешь? — Он приподнял крылатые брови.
Савка, уперевшись спиной в ещё тёплое, потное брюхо своего коня, согласно протянул руку.
* * *
Длинная цепь преследователей шумно выросла на гряде ближайшего бугра и странным образом замерла. Кое-где запалённые скачкой лошади вставали на дыбы, но в целом шеренга татар держала равнение.
Савка и дядька Василий переглянулись:
— Каково рожна… суки, медлют?
Монгольский разъезд продолжал оставаться на месте, сдерживая коней и глядя на беглецов так, как если бы они по меньшей мере поднялись из могил.
— Господи Свят!.. Ангелы небесные! Не может быть!.. — прохрипел Сорока, крепче сжимая рукоятку меча, и вдруг, задыхаясь от радостной блажи, навзрыд закричал: — Наши! Наши-и-и! Свои-и-и-и!!
Василий обернулся, напрягая жилистую шею. Судорожно дёрнул заросшим буйным волосом кадыком… О, нет! Он не верил глазам: над сторожевым курганом Печенегская Голова клубилась большущая туча пыли. Потом она отделилась от земли, поплыла над степью и медленно рассеялась. И тут со всех сторон, вырастая словно из-под земли, показались первые всадники. Их группы сгущались, покуда не задрожала земля под копытами рослых коней.
Не сбавляя хода, киевская застава перестроилась в боевой порядок. В центре взвился и затрепетал на ветру пунцовый с золотом стяг — «Божией Матери Одигитрии»[70]…
Двести ратников, закованных в кольчуги и латы, отгородили несчастных от преследователей. В какой-то момент старшина-воевода Белогрив дал знак, и стальной ряд дружины озарила во всю его длину яркая вспышка — это воины выхватили из ножен мечи.
А потом, сотрясая землю, застава бросилась вперёд. Команды и крики к этому времени смолкли, и не было слышно ни звука, кроме сухого грохота сотен подкованных копыт да звяка пустых ножен.
Монголы некоторое время продолжали оставаться на гребне, словно околдованные зрелищем. Потом огрызнулись нестройной стрельбой из луков и, окончательно убедившись, что проиграли, шумно, точно стервятники, у которых отобрали добычу, погнали коней на юго-восток, к юртам своей орды.
ГЛАВА 4Князь галицкий Мстислав Удатный поднялся с ложа, когда холодный рассвет только-только засочился сквозь тяжёлые тёмные тучи на востоке.
Ветер с Днепра рябил ржавую поверхность застоявшихся луж, жирных и вязких, как смола. Время было проведать свою дружину, потолковать с воеводой Степаном Булавой о предстоящих ратных делах, а дождь не знал терпежу, всё сыпал и сыпал.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
