Альбинос на меня посмотрел, и, конечно, вспомнил. Такие всех и все помнят.
Я отошла, отдав бутылку Томасу. Скакнула вперед, как коза горная… Надо было оставаться на месте. А теперь думай-гадай, узнал он меня или нет. Хотя, если узнал, какое ему дело до обычной девки?
Я была как на иголках до конца приема. Старалась больше к столу не приближаться и разговоры не подслушивать.
Успокаивало только то, что удалось спасти бутылку дорогого веронийского. Вторую битую нам бы Гримми точно не простила.
Когда владетель поблагодарил всех за то, что пришли, и они с Элайзой покинули залу, я вздохнула спокойнее. Той Ильмонг увел одну из легесских барышень из залы, наверняка, чтобы предаться разврату. Ветров, ученый, тоже удалился.
Г ости стали расходиться, зала пустела.
Когда последняя парочка вышла, на смену прислуживающему персоналу явился персонал убирающий. Мы с Томасом расслабились и пошли к выходу. Там нас и настигла ведьма Гримми…
— Томас, спасибо, отдыхай, — скороговоркой сказала управляющая.
Только мужчина отошел, как меня схватили за ухо и потянули.
— Что ты устроила, Жарковская?
— Ай! Гримми, ты чего?
— Ты напоила Ванессу, чтобы заменить ее, а сама стала соблазнять владетеля! Ни стыда, ни совести!
— Что? Соблазняла? Гримми, да ты никак свихнулась!
— Сейчас охрану вызову, пусть вышвырнут тебя! Хватит, натерпелась я от вас с Маришкой!
— Я вообще-то только поймала бутылку!
— Бесстыдница!
Гримми повела меня в коридор, не отпуская уха. Я шипела и брыкалась, но безуспешно: у Ведьмы отличный опыт таскания за уши, и стальная хватка. Нам навстречу вышли двое центавриан из охраны.
— Нам нужна горничная, которая прислуживала владетелю, — сказал один.
— Так вот же она, — указал на меня другой. — Можете отпустить ее. Мы сами сопроводим ее, куда следует.
— А куда? — насторожилась управляющая.
— Куда следует, — повторил цент.
Гримми пришлось меня отпустить.
— Бешеная! — бросила я, отходя от управляющей. — Прежде чем таскать людей за уши, надо подумать — заслужили ли они!
— Вышвырну!
— Вышвыривай, вышвыривай ценные кадры! Только потом не жалуйся, что остались одни овцы бесхребетные, бьющие посуду!
— Неблагодарная!
— Грымза!
Центавриане повели меня. Я молча кипела возмущением. Оказывается, я соблазняла владетеля? Я? Да как только эта карга могла такое ляпнуть!
Чем дальше мы отходили от Гримми, тем быстрее я остывала. И, остыв, поняла, что опять погорячилась.
Горячий нрав был источником всех моих проблем. Родителям мои воспитатели и учителя говорили одно и то же — у вас проблемный ребенок, конфликтный. А папка радовался, что я вместо сидения за учебниками копаюсь в машинах, лазаю по деревьям, и за словом в карман не лезу. Правда, даже его расстраивало, когда я дралась с соседскими мальчишками. Мама вздыхала, и говорила, что я должна вести себя, как подобает барышне из хорошего рода.
Барышня… из хорошего рода…
Мы лишились титула, потеряли право зваться светлейшими, поменяли владение, присягнули Элайзе. Но у нас оставался старый отцовский дом в Дарне. Какое-то время мы прожили тихо-счастливо, а потом родители ушли. Как и многих в нашем роду, их постигла внезапная смерть во цвете лет. Если бы они знали, что дом снесли! При жизни они старались, чтобы у меня все было, и просили — Регина, учись хорошо. Регина, не забудь про Отбор. Регина, верни Жарковским титул.
Титул… Мне бы хоть квартиру снять!
Между тем мы поднялись на этаж, где находились покои будущих и прошлых владетелей. Меня подвели к покоям бывшего владетеля, почившего мужа Элайзы, и открыли дверь.
Когда я вошла внутрь, то словно в прошлое перенеслась. Покои были обставлены по старой моде, так, чтобы подчеркнуть — здесь обитает психокинетик. Все в оттенках эо: белых и фиолетовых тонах. Люстра — гроздья искусственных кристаллов на потолке, столики плоские и круглые, да и вся мебель округлая, гладкая, низкая.
Владетель вышел из смежной комнаты, кивнул охране, и те оставили нас вдвоем.
Я опустила голову в знак уважения.
— Проходи, присаживайся.
Какой интересный голос — мужественный, и в то же время очень мягкий. Я опустилась на ближайший диванчик, не глядя.
Что-то пихнуло меня в бок и заверещало. Я тоже чуть не заверещала от неожиданности. Белый комок шерсти размером с кошку скатился с дивана и, перебирая несколькими парами лапок, подбежал к центу.
Мужчина поднял зверька, и тот сразу же обхватил его лапками за шею, прижался всем телом.
— Обидела.
Владетель молчал. Значит, его мужественно-мягким голосом говорил этот зверек?
— Мелок на тебя обиделся, — сказал альбинос, подтверждая мою догадку. — Не надо было на него садиться. Хочешь погладить его, загладить вину?
— А он не укусит?
— Мелок хороший, — обиженно протянул зверек.
Я восторженно вздохнула. Говорящее животное!
— Это понги, — объяснил центаврианин. — Маленькое, но умное создание. Любит ласку.
Я подошла, ничего не видя, кроме понги. Осторожно коснулась шерстки — мягкой и длинной, кое-где спутанной. Ушки маленькие, лапок шесть, каждая оканчивается острыми коготками. Кажется, они, как у кошек, втягиваются.
— Обидела, — обиженно повторил Мелок, не поворачивая ко мне мордочки.
— Прости-и-и, Мелок, — нежно-нежно проговорила я.
Мелок или застеснялся (если животные вообще стесняются), или просто ему надоело висеть на шее альбиноса, и он быстро слез с него, побежал по полу, скрылся под одним из столиков.
И вот тогда-то я поняла, что это был отвлекающий маневр.
Альбинос просто приманил меня к себе поближе! И теперь рассматривал, как еще одного зверька, сверху вниз. Любопытно: когда мужчина находится строго напротив, его глаза кажутся просто светло-серыми. Стоит же немного поменять угол обзора, как они приобретают красный оттенок. А как ярко проступает рисунок радужки!
Чем больше я приглядывалась, тем очевиднее становилось — с альбиносом что-то не так. Подрагивают пальцы, взгляд мутный — так старшие выглядят, когда напиваются. Все-таки подействовала на него веронийская выпивка.
— Ты прислуживала мне.
— Да, светлейший.
— Послужи еще. — Владетель протянул руку и коснулся моего лица.
Я отшатнулась и спросила резко:
— Что вы делаете?
— Вчера ты себя предлагала. А сегодня я не настроен на игры. — Он снова попытался меня коснуться.
