Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
Наш смеющийся лифт долго ехал, останавливаясь на каждом этаже, везде долго, с огромным трудом открывая двери, что вызывало у всех, особенно у наших ухажеров, взрывы нового хохота, но наконец мы выкатились на десятом этаже. И здесь, на площадке, на фоне серой, грязной стеклянной стены, немытой с внешней стороны лет двадцать, стоял самый прекрасный, самый умный, самый лучший в мире человек. Ловкий, стройный, тренированный, с прекрасным профилем и прекрасным анфасом, с твердым подбородком, белыми зубами, неожиданной улыбкой, которую он всегда быстро сгоняет с лица, с хорошими, внимательными карими глазами, с румянцем! – это такая редкость среди наших серо-зелено-фиолетовых студентов, недосыпающих, недоедающих, дымящих, напихивающихся химической едой…
Андреев разговаривал с каким-то преподавателем, а трое или четверо девушек снимали его на большую камеру и телефоны. Наверное, это были студентки со старших курсов нашего факультета или из магистратуры, я смутно помнила одну из них. Понятно, у них учебное задание – сделать репортаж о встрече с известными журналистами. Монахова рядом видно не было.
Ульяна, наверное, не заметила Андреева и продолжала идти дальше с нашими новыми знакомыми. А я остановилась. Я не могла идти, если он – вот здесь, на расстоянии нескольких шагов. Я не знала, что мне делать, и поэтому достала тетрадь из сумки и стала читать сегодняшнюю лекцию нашего декана. Я не понимала ни одного слова, но пыталась вчитаться. Ведь я же не потеряю голову от своей любви? Я ее уже не потеряла? Нет? Нет. Я ни головы, ни саму себя не потеряю. Я не для этого приехала в Москву.
Я постояла так, пару раз взглянула на Андреева, энергично, но при этом довольно равнодушно отвечавшего теперь на какие-то вопросы девушек, послушала его голос, тряхнула головой, да и пошла прочь. Я не буду, как попрошайка, ждать его взгляда. А как быть – совершенно непонятно. Очень хотелось с кем-то поделиться и посоветоваться, но с кем? С Ульяной, самой в него явно влюбленной? Или с мамой и бабушкой? Да ни за что на свете, я ведь представляю, что начнется, если они узнают.
Я догнала уже в буфете Ульяну и ребят. Третий куда-то подевался, а двое, которым мы понравились, так неотступно и следовали за ней. Игнат крайне обрадовался, увидев меня. Он стал смеяться, громко звать своего друга, хотя тот был совсем рядом:
– Фил, Фил!.. А помнишь, как наш этот… пастор… пришел…
Второй парень, которого, судя по всему, звали Филиппом, стал кивать:
– Ага, в платье… на экзамен…
– В платье? – слегка удивилась Ульяна.
Я видела, что ей наши новые знакомые тоже были совершенно не нужны. Какие уж тут мальчики с философского, когда где-то рядом сейчас Андреев…
– Не!.. – стал покатываться Игнат. – Не в платье! В этой, как ее… сатане…
Мальчики стали хохотать и пихаться.
Все-таки Игнат очень симпатичный, только невероятно глупый. Откормленный маменькин сынок, холеный, балованный москвич, может быть, не слишком богатый, но точно не из такой семьи, как я, где мама по девять часов стоит у операционного стола и не может купить себе самой дорогое немецкое лекарство, поскольку эта мама не хочет брать деньги за операции. Есть еще где-то, конечно, такие врачи, как моя мама. И в ее больнице такие наверняка тоже есть. Притом что люди сами хотят ее отблагодарить, мама всегда отказывается от денег. Она может взять цветы, конфеты, кто-то догадывается подарить ей билеты в Мариинку или дорогое издание классики. Но деньги, которых у нас нет, мама не берет. Это – принцип. Люди все равно платят больнице, потому что большинство делают операцию в платном порядке, очереди дождаться очень сложно. Кто-то поступает по «Скорой», и некоторые даже ждут приступа и надеются, что им удастся избавиться от своего больного органа или тромба быстро и бесплатно. Но не всегда стоит ждать острого приступа, потому что неизвестно, как это может кончиться, мама часто разводит дома руками: «Пришли бы раньше, все бы по-другому было…»
Почему-то я вспомнила сейчас о маме. Может быть, потому что рядом с этим мальчиком четко видела его маму, которая одергивает его за рукав, с любовью гладит по щеке, подкладывает ему самые лучшие кусочки, внимательно смотрит на его подругу, которую Игнат однажды приведет и представит маме…
– Не сатана, а сутана! – вспомнил, наконец, Филипп.
Они дальше стали смеяться, теперь уже над словом «сутана», наперебой рассказывая о парне с их курса, который упорно стоит на том, что он лютеранин, и не просто верующий, а будущий пастор, и ходит в этой связи на занятия в настоящей сутане. А преподаватель по истории не пустил его на экзамен, и парень закатил скандал на всю страну. Он оказался сыном настоящего пастора, учится, кроме МГУ, еще в какой-то религиозной высшей школе, причем не в России, а в Америке, и пытается любым способом напоминать о своих исключительных правах религиозного меньшинства и отстаивать их.
Я считаю, что это все надуманное и нарочное. Способ выделиться. У нас тоже есть такие на курсе и в корпусе, которые пытаются выделить чем угодно – от неестественного цвета волос до ярко-зеленых трусов, которые видны в дырки модных джинсов, специально порванных в определенных местах. Я тоже купила себе джинсы, порванные на коленях. Когда наступили осенние холода (в Москве не так промозгло, как у нас, но холоднее), коленки стали мерзнуть, и я пришила под эти дырки кусочки разноцветной материи.
– Как тебя зовут? – вдруг спросил Игнат, видя, что я не смеюсь их шуткам про «сатану» и «сутану».
– Тузик, – пожала плечами я. – Поздно ты спохватился.
– Как?!. – хором спросили оба парня и, не дожидаясь ответа, стали опять ржать.
Мы с Ульяной переглянулись и стали заказывать еду, потому что как раз подошла наша очередь. Я не хотела ничего, переволновалась на встрече и о еде сейчас думать не могла, поэтому взяла только бутылку питьевой воды. Ульяна заказала кофе, который она всегда берет в любом месте. Я пыталась ей сказать, что то, что она пьет, никогда не росло ни в Гондурасе, ни в Перу, ни в Панаме, ни в Колумбии. Но Ульяна лишь смеется и отмахивается.
У нее смех – как сильная смеховая волна. Когда она смеется, люди оборачиваются, тоже улыбаясь. Ее смех вовлекает всех окружающих и несет за собой. Это какое-то очень приятное свойство. Я тоже смеюсь вместе с ней, хотя часто бывает, что минуту назад мне совсем не хотелось смеяться. Иногда даже я не знаю причину ее смеха. Но Ульяна по-настоящему умная, поэтому часто ей смешны неожиданные вещи. Жаль, что мы не можем быть подругами. Теперь, выяснив, что нам обеим нравится Андреев, – тем более.
У меня в классе были две девочки, которым на протяжении одиннадцати лет всегда нравились одни и те же мальчики. О ком-то они вздыхали безнадежно, с кем-то удавалось встречаться одной из них или обеим, по очереди. Один из их избранников был такой беспринципный и любвеобильный, что ходил в обнимку с обеими, и им это как будто даже нравилось. Они никогда серьезно не ссорились. Мне это было удивительно. Я видела, что не настолько они друг друга любят, просто им удобно вместе, они во многом совпадают.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
