При таком положении вещей должны ли молчать перед вашим величеством те, которым ближе других известны свойства ваши, государь! Все преданные вашему величеству, видя непреложные знаки общей к вам любви, решились вместе со мною довести до сведения вашего все, изложенное здесь, и избрали меня истолкователем перед вами единодушного нашего чувствования.7
— Ну, как? — Милорадович обвел сидевших за столом генералов быстрым взглядом.
— Великолепно! — воскликнул Воинов.
— Это только набросок. Потапов сможет оформить письмо до конца уже без моей помощи, — самодовольно заключил генерал-губернатор.
— И все равно я в расстройстве, — проронил Нейдгардт. — Константин Павлович не из тех, кто меняет свои мнения. Раз он уже высказался, будет стоять на своем до конца.
— Упрямства ему не занимать, — подхватил Бистром.
— Они правы, — кивнул Потапов. — Но письмо отправим сейчас же.
— Мне кажется, есть еще надежда, — неуверенно сказал Милорадович, — ну а если…
— Договаривайте, ваше высокопревосходительство, — Воинов поднялся от стола. — Вы нам давно про запасной план намекаете, но так его и не раскрываете. Пришло время…
— Пришло, — согласился Милорадович. — В случае отказа Константина Павловича от престола императором будет избран великий князь Александр Николаевич. Регентшей при нем его бабушка вдовствующая императрица Мария Федоровна. Среди ее сторонников председатель Государственного совета Лопухин и замещающий его на этом посту Куракин, родной брат Марии Федоровны, главноуправляющий путей сообщения Александр Вюртембергский, министр финансов Канкрин. Она связана с вельможно-аристократическими кругами, объединенными интересами Российско-Американской компании. — Генерал-губернатор оборвался, подумал и уже не так уверенно добавил: — При исполнении второго варианта мы вынуждены заключить соглашение с крайне правыми силами из офицерской среды. Переговоры с ними ведет адмирал Мордвинов.
— Вот тебе и матушка царица! — воскликнул театрально Нейдгардт.
— Можно и с крайне правыми соглашаться, лишь бы не этого солдафона Николая царем, — буркнул Потапов.
— И будет у нас Мария Федоровна, как Екатерина Великая, а Милорадович вместо Потемкина, — съязвил Воинов.
В комнате повисла тишина.
— Я останусь Милорадовичем, — громко заявил петербургский военный генерал-губернатор.
* * *
Забираясь в одноконные сани, Михаил Андреевич бросил взгляд на светящийся огнями Зимний дворец.
«Чем занята сейчас Мария Федоровна? Что делает великий князь Николай? — думал он, задыхаясь от волнения. — Все мнят о своем величие особы царские. Нет, светлейшие! Судьба государства российского теперь в наших руках».
Мысль искала продолжение, но едва генерал-губернатор нащупывал его, мысль наталкивалась на препятствия, затухала, и снова продолжала мучительный поиск. И вот уже казалось, что нашлись нужные слова, но как только он почувствовал, что сейчас может завершить рассуждение конечной фразой, испугался, огляделся по сторонам, словно боясь, что кто-то мог подслушать его, и крикнул что есть мочи:
— А ну пошел!
Лошадь взметнула копытами мелкую снежную пыль. Санки скрипнули и понеслись, увозя с собой лихого кавалериста, героя Наполеоновских войн, мечтавшего на склоне лет о новых ярких подвигах на благо России.
Если бы он выехал на несколько минут раньше, то его путь пересекся с Николаем Павловичем, ехавшим со своим старшим сыном Александром из Аничкова дворца в двухместной карете. Но встреча их уже не играла никакой роли.
Великий князь Николай Павлович вез сына Александра к Марии Федоровне, неожиданно изъявившей желание в столь поздний час побеседовать с внуком. Прихоть матушки вызывала тревогу.
Николай Павлович слышал от друга детства флигель-адъютанта Адлерберга о частых беседах генералов Милорадовича, Воинова, Бистрома, Нейдгардта и Потапова. Встречи проходили, как правило, по вечерам, в генеральном штабе армии. Возможно, матушке стало известно об этом или она знала о заседаниях давно? Но причем тут каприз Марии Федоровны привезти Александра? И каприз ли?
Час назад у него был князь Александр Николаевич Голицын. Он советовал поговорить с вдовствующей императрицей, предупредить ее, что междуцарствие долго продолжаться не может. По городу ходят слухи о готовящемся дворцовом перевороте, о подготовке к восстанию военных, недовольных отсутствием в столице императора Константина, которому они присягнули. Александр Николаевич убеждал, что документов, подтверждающих право на престол Николая Павловича, достаточно и нельзя оттягивать с переприсягой.
Ему было известно — в Москве побывал адъютант графа Милорадовича с частным письмом к московскому военному генерал-губернатору князю Дмитрию Владимировичу Голицыну. Посланец известил князя — в Петербурге принесена присяга императору Константину и первым ее принес Николай Павлович. Есть, дескать, его непременная воля, чтобы присяга была принесена в Москве без вскрытия пакета, положенного в 1823 году для хранения в Успенском соборе.
Московский генерал-губернатор счел необходимым узнать мнение обер-прокурора общего собрания московских департаментов сената князя Павла Павловича Гагарина. Тот официально известил — коренной закон от 1797 года предусматривает, что при беспотомственной кончине императора престол переходит к старшему брату.
Архиепископ Филарет поначалу противился — частное извещение Милорадовича не может в деле такой государственной важности быть принято за официальное, для государственной присяги в церкви необходим акт государственный, без которого и без указа из синода духовному начальству неудобно на такое действо решиться.
Духовенство было вызвано в Успенский собор на молебен, обыкновенно совершаемый 30 ноября в честь святого Андрея Первозванного, а генерал-губернатор князь Голицын обещал о решении сената дать знать архиепископу Филарету в 11 часов утра.
Утром 30 ноября, в 10 часов сенаторы съехались по особым повесткам.
Курьера из Петербурга с официальным известием так и не было.
Генерал-губернатор князь Голицын объявил собранию о содержании письма графа Милорадовича, обер-прокурор Гагарин предложил заготовленное заранее определение о принесении присяги императору Константину.
Филарет, которому выпал жребий быть хранителем манифеста императора Александра I, не вскрывая секретный пакет, хранившийся в Успенском соборе, привел всех к присяге Константину.
Обращаясь вновь и вновь к событиям, произошедшим в Москве, Николай Павлович торопил возницу. Слова князя Голицына, полные тревоги, сказанные перед отъездом великого князя в Зимний дворец, продолжали звучать в ушах, волновали, требовали действий:
«Повсюду нарушается воля умершего императора Александра Павловича. Никто не обращает внимания на письма цесаревича Константина, которыми он подтверждает отказ от престола, данный им императору Александру I. Видано ли! Приватное письмо генерала Милорадовича в Москве поставили выше воли государя! Ваше высочество! Вся надежда на вас. Иначе Россия погибла».
