Но выпученные от страха глаза жены лекаря удивили инквизитора, уже привыкшего к тому, что все заявленные случаи проведения сатанинских оргий в католической Испании не соответствовали истине, и на самом деле были лишь попытками катаров,[33] обосновавшихся в Северной Италии и Южной Франции, проникнуть на Пиренеи.
Заметив, что лошади ведут себя очень неспокойно, Люпус достал из кожаной сумы сосуд со святой водой и деревянное распятие, освященное в Иерусалимском Храме во время пасхальной мессы. Затем он открыл флакон с освященным елеем и, крестообразно помазав лбы монахам, произнес краткую речь, но без пафоса, а ровным спокойным голосом:
— Братья, эти двери удерживают слуги Дьявола, потому что боятся нас! Они знают, что вместе с нами в этот рассадник всякой нечисти войдет Дух Святой. Архангелы Божьи — Михаил и Гавриил — будут нам в помощь в битве с Сатаной. Укрепитесь же верою и помните, что именем Господа нашего Иисуса Христа мы одолеем любое зло!
На последних словах главного инквизитора входные двери затрещали и под натиском могучих плеч Альберто и Томазо с грохотом рухнули внутрь синагоги. Несколько человек, зажатых со всех сторон толпой, не успели вовремя отскочить в сторону и оказались придавленными. Но это не остановило прихожан. Движимые стадным чувством и инстинктом самосохранения, они ринулись наружу в панике, раздавливая ногами тех, кто оказался на полу под тяжелыми десятипудовыми дверьми.
Выстроившись плотным строем, монахи перекрыли дорогу с обеих сторон, загоняя евреев во внутренний двор синагоги, огражденный высоким каменным забором с остроконечными пиками. Лишь очень немногим из обезумевшей толпы удавалось проскользнуть сквозь первые ряды оцепления, но и тех догоняли всадники. Нещадно избивая плетьми, они загоняли их, как скот, во двор синагоги.
— Не дайте этому дьявольскому сборищу христопродавцев остаться безнаказанным, — еще раз громко скомандовал Клаудиус, выжидая удобный момент, чтобы ворваться с монахами в молитвенный дом евреев.
Когда все выбежали наружу, грузный Альберто, крепко сжав в руках тяжелый топор, первым уверенно направился внутрь. Но не успел брат Томазо последовать за ним, как 140-килограммовое тело монаха с невероятной скоростью затянулось невидимой силой в молитвенный зал, словно гигантская жаба слизала его своим длинным языком, как комара. Пролетев по воздуху метров тридцать, Альберто с грохотом рухнул на пол, подняв в воздух клубы пыли. Почувствовав сильнейшую боль в спине, он застонал. Когда монах собрался с силами и попытался приподняться на локтях, он увидел перед собой ухмыляющееся лицо демона. От сильного удара в ушах стоял звон, а перед глазами расплывались мерцающие звездочки. Ему показалось, что сама смерть склонилась над ним, пристально изучая его хищным взглядом. Желая избавиться от наваждения, он перекрестился и крепко сжал топор, который умудрился не выпустить из рук во время полета через весь зал синагоги.
— Ведь это ты сказал, что вырвешь сердце у христопродавцев, — прошипел оскалившийся демон.
Заметив, что пальцы Альберто побелели от напряжения на деревянной ручке топора, демон взмахнул правой рукой и с силой пробил своими длинными и прочными, как дамасская сталь, когтями грудь несчастного. Обхватив пальцами бьющееся сердце, он крепко сжал его в ладони и заглянул в глаза монаху, в которых застыл ужас.
— Так ты хотел сделать?
Резко потянув на себя руку, демон без особых усилий вырвал из груди сердце и тут же нанизал его на массивный серебряный крест, висевший на шее несчастного. Алая кровь фонтаном брызнула из разорванных артерий, и в следующую секунду душа Альберто, освободившись от страданий, уже увидела свое тело, лежащим на полу с остекленевшим взглядом, в котором запечатлелся весь ужас произошедшего. Следующим взмахом руки он оторвал детородный орган и вложил его в руку забившегося в предсмертной агонии монаха.
Обведя вокруг себя жезлом, он снова громко рассмеялся и добавил:
— Ему здесь не место среди избранного народа, ибо сказано в Писании: «Да не войдет тот, у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член в собрание Бога. Да не войдет незаконнорожденный в собрание Бога, и десятое поколение его да не войдет в собрание Бога»! — А этот — мало того, что без члена, и всего лишь в пятом поколении от своего предка байстрюка Джузеппе, еще и набрался наглости вломиться в дом Божий с топором.
— Вышвырните эту вонючую тушу отсюда!
— Заслуженная смерть, — прошипели крылатые демоны, склонившись перед своим господином.
В мгновенье ока растерзанное тело Альберто вылетело из синагоги, оставляя за собой в воздухе кровавый шлейф. Как набитый доверху мешок с отрубями, оно впечаталось в выложенную брусчаткой узкую улицу еврейского квартала.
Монахи в ужасе расступились, обрызганные кровью. Даже повидавшего на своем веку немало безжалостных убийств и самых изощренных пыток Люпуса чуть не стошнило от вида еще сокращающихся мышц сердца монаха, нанизанного на крест.
— Не иначе, как сам дьявол свирепствует в синагоге и мстит за то, что мы помешали ему провести сатанинский обряд, — спокойно сказал Клаудиус, подавляя в себе страх.
Склонившись над безжизненным телом, он опустился одним коленом на еще теплый, не успевший остыть от дневной жары серый булыжник мостовой. Закрыв веки монаха, Люпус молитвенно сложил руки на груди и прочитал над ним краткую молитву:
— Господи, прости грехи раба Твоего Альберто и прими его душу в Царство Небесное! Амен!
— Амен! — дружно подхватили инквизиторы и накрыли тело покойного плащом.
Опустив глаза, они застыли в ожидании указаний от Люпуса, который пристально всматривался в пугающий полумрак дверного проема.
Изнутри доносились дикие вопли летающих по залу демонических тварей и душераздирающие крики людей. Клаудиус давно не испытывал настоящего чувства страха, и теперь, снова ощутив его, он действительно усомнился в правильности своего решения войти в синагогу.
Словно читая его мысли, 40-летний монах-доминиканец Бруно негромко, но вместе с тем так, чтобы все слышали, обратился к нему:
