Иное с другими социальными классами; для контраста возьмем крестьянство. Если раньше тракторист получал большую зарплату, не сильно зависевшую от производительности труда, успешно воровал, безнаказанно пьянствовал в рабочее время, осознавая при этом себя членом всеобщего почитаемого рабоче-крестьянского социалистического братства («Гегемон!»), то с началом реформ его жизнь изменилась в худшую сторону – материальная составляющая изрядно поредела. Зато появилась свобода в реализации собственного духовного потенциала. Но поскольку такой потребности у среднестатистического обывателя нет, как нет и потенциала, социальные изменения воспринимаются им однозначно негативно. Ему не нужен поводок такой длины, он не готов столько платить за него. Поэтому он не ценит демократические завоевания, ему не нужны открывшиеся возможности, пользоваться ими он не будет.
«Для того, чтобы человек боролся за свободу, нужно, чтобы свобода в нем уже была, чтобы внутренне он не был рабом. … В сущности свобода аристократична, а не демократична (выделено мной – Д.П.). С горечью нужно признать, что свобода мысли дорога лишь людям, у которых есть творческая мысль. Она очень мало нужна тем, которые мыслью не дорожат» [5;81]. Или, к примеру, свобода слова. Она требуется лишь тому, кто имеет в себе нетривиальное содержание, для выражения которого нужно именно свободное слово, либо тому, кто, не довольствуясь обыденностью, нуждается в восприятии свободных мыслей другого. И хотя свобода слова является победой над прежними ограничениями, действительно демократическим достижением, «…современный человек находится в таком положении, когда многое из того, что он говорит и думает, думают и говорят все остальные. Не имеет никакого смысла, чтобы никто не мешал выражению мысли человека, пока он, человек, не научится мыслить оригинально, отлично от всех остальных» [50;130-131]. «Право выражать свои собственные мысли имеет действительно какой-то смысл тогда и только тогда, когда эти мысли на самом деле существуют; мы можем с уверенностью заявлять, что обрели свободу от внешней власти только в том случае, если внутренние психологические условия позволяют нам утвердить свою индивидуальность» [50;296].
Сходная картина наблюдается и в других ситуациях. Поэтому, задаваясь сегодня вопросом, много ли людей нуждаются в свободе, приходится признавать, что нет. Тот, кто считает свою жизненную функцию реализованной при условии выполнения простейших житейских нормативов – устойчивая семья, дети, стабильная работа – и этим ограничивается, в свободе не нуждается. Для устроения обывательского рая вполне достаточно минимума ее социальных характеристик.
Поэтому не о том нужно беспокоиться, что создатель нам дал мало свободы, а о том, что имеющееся не востребовано. «Мы как зачарованные следим за бешеным ростом свободы от каких-либо внешних сил, и, как слепые, не видим всех тех внутренних принуждений и страхов, которые ставят под сомнение все завоевания свободы, все ее победы над извечными врагами» [50;130-131]. Значение объективного предела проявляется лишь тогда, когда наше собственное стремление следовать путем исканий заставляет нас, выбрав все люфты и зазоры, наткнуться на него. В противном случае объективного предела как бы не существует – на этом уровне границы нашей свободы всецело определяются субъективным пределом, то есть нами.
Свобода нужна лишь тому, кто имеет потребность в свободе и возможности ее использования. И на фоне обывателей такой человек, безусловно, выглядит маргиналом. Обывателю же свобода не только не нужна, но и вредна, ибо в нем нет конструктивности.
В этой связи интересны мысли американского писателя Алана Уотса, который предположил, что бы сказал в обращении к народу президент Соединенных Штатов Ричард Никсон, изучив желания и устремления «безмолвного большинства». «Я обнаружил, сообщает он, что оно желает снова обратить негров в рабов, отменить первые десять поправок к Конституции, заключить всех беспокойных студентов колледжей и длинноволосых молодых людей в концентрационные лагеря, понизить налоги, вернуть штатам суверенитет и преодолеть сопротивление благоразумных политиков, которые не дают стереть с лица земли всех «неугодных» в Юго-Восточной Азии, а также истребить или подчинить правительству Соединенных Штатов население Китая и России. Поэтому вполне естественно, продолжает он, что как хороший бизнесмен и ваш покорнейший слуга, я счел своим долгом приблизительно оценить, во сколько обойдется нам это начинание, причем не только в смысле денег, но и в смысле времени, беспокойства, энергозатрат и ядерных боеголовок. Как это ни прискорбно, отметит он, должен сказать вам, что если вы хотите, чтобы наше правительство взяло на себя обязанности контролировать Китай, мне придется отправить туда вас, и тогда вам придется довольствоваться чоп-сьюи вместо бифштекса-филе и яблочного пирога. Придется также принять особые меры по утилизации огромных куч гниющих и воняющих трупов, ведь в противном случае по всей Земле распространятся болезни. Статистика показывает нам, продолжает дальше он, что 75% парней, посылаемых нами во Вьетнам, привыкают к марихуане и заражаются разновидностью гонореи, перед которой бессильны наши антибиотики. Кроме того, поскольку атмосферные массы над нашей планетой медленно перемещаются на восток, сброс ядерных бомб на Китай рано или поздно приведет к тому, что молоко кормящих матерей в Америке будет заражено стронцием-90, как уже сейчас оно заражено ДДТ. Я также попросил своих поверенных, скажет он, подсчитать приблизительно, во что выльется содержание за решеткой всех негров, и с великим сожалением должен сообщить вам, мои дорогие сограждане, что вы будете неприятно удивлены, когда вам преподнесут счет» [44;252]. Интересные размышления. Хотя они и относятся ко второй половине прошлого века, нет никаких сомнений, что общий контур мысли верен и сейчас.
Используя тему свободы в качестве одной из иллюстраций, почему обывателями не будут востребованы наши идеи, мы приходим к выводу, вполне согласующемуся с общим контекстом нашего изложения. Обывателя делают несвободным его внутренние ограничения, и, как правило, он сам не хочет освобождаться от них. Даже если он и не против освободиться по идеологическим соображениям, то прилагать усилия, совершенствовать себя он не будет. И государству это на руку, потому что несвобода и управляемость обывателя приносит социальную стабильность, прогнозируемость общественной жизни. Изложенное позволяет заключить, что поскольку доктрина позитивного маргинализма тесно связана с проблемой свободы и ведет к освобождению личности, она тоже не может претендовать на массовое распространение и будет воспринята только людьми, чей внутренний потенциал достаточно высок.
Кому же в этом случае адресовано наше изложение? Оно адресовано тем, кто не удовлетворен обыденным течением жизни, чья мысль ищет простора, кто стремится к осознанию себя, своих возможностей, границ и предпосылок, или, говоря философским языком, рефлексии. Тем, для кого слово «саморазвитие» – не пустой звук, кто желает освободиться сам, стать лучше, умнее, сильнее, благороднее, воспитать в себе Личность с большой буквы. Ясно, что указанные цели для обывателя нехарактерны, и уже поэтому исповедующий их будет маргиналом, будет возвышаться над толпой.
Глава 2. В чем и как может проявляться маргинализм?
До сих пор мы вели общие рассуждения с целью описать идею позитивного маргинализма как таковую. Соответственно, мы определяли его лишь косвенно, указывая, от кого отличается такой маргинал, кем он не является и почему. Теперь пора конкретизировать это понятие. Необходимо обрести более ясное понимание, уточнив, как и в чем именно может проявляться маргинализм, и лишь затем оценить, в каких случаях он будет позитивным. Будем последовательны в своих рассуждениях и поговорим сначала о проявлениях.
