Робеспьер и якобинцы, взволнованные тем, что ультрарадикалы отпугивают и отчуждают огромные слои населения, особенно в сельской местности, вскоре приняли решение навести порядок и несколько обуздать санкюлотов. В декабре 1793 года правящий Конвент упразднил революционные армии и установил более централизованный контроль над регионами. Однако Робеспьер опасался, что в лице ультралевых революция лишится Движущей силы. Он с недоверием относился к технократу Карно и его союзнику Дантону, считая их ненастоящими революционерами, планирующими вернуть старый режим в новой форме.
В марте 1794 года мечущийся между желанием сохранить Движущую силу революции и одновременно спасти ее от радикалов и классового разделения Робеспьер выступил и против левых, и против правых. Ультрарадикал Эбер и менее радикальный Дантон были арестованы и преданы гильотине. Объявив вне закона ультрарадикалов и умеренных революционеров, Робеспьер остался практически без поддержки. Его усилия по продолжению революции без поддержки масс сопровождались методами, отголоски которых наблюдались в более поздних коммунистических режимах: преследованием тех, кого подозревали в контрреволюционной пропаганде. На языке якобинцев эти методы назывались террором и торжеством добродетели. Робеспьер провозгласил в своей известной речи: «Если движущей силой народного правительства в период мира должна быть добродетель, то движущей силой народного правительства в революционный период должны быть одновременно добродетель и террор — добродетель, без которой террор пагубен, террор, без которого добродетель бессильна. Террор — это не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость, она, следовательно, является эманацией добродетели; он не столько частный принцип, как следствие общего принципа демократии, используемого при наиболее неотложных нуждах отечества».
Робеспьер энергично принялся за повсеместное установление власти добродетели. Он учредил Комитет общественного просвещения, под контролем которого находилась пропаганда и нравственное образование населения. Как сказал Клод Пайан, брат председателя Комитета Жозефа Пайана, до этого в стране появилось централизованное «физическое, материальное правление»; теперь задача состояла в том, чтобы появилось централизованное «нравственное правление». Комитет распространял революционные песни и занимался организацией политических праздников. Он также осуществил один из самых претенциозных проектов Робеспьера — провозглашение новой нехристианской государственной религии, поклонения Верховному Существу.
Робеспьер много времени уделял проверке идеологической верности чиновников. По служебной лестнице продвигались те, кто имел «патриотическую добродетель»; «враги» (это понятие определялось весьма расплывчато) лишались должностей и подвергались аресту, 10 июня вступил в силу жестокий закон (22 прериаля)» с которого начался Великий Террор. Репрессии были направлены не только против настоящих заговорщиков, но и против любого человека с «контрреволюционными» настроениями. Закон вводил новую категорию преступника, которой суждено было возродиться через много лет: «враг народа». Любой, кто мог угрожать революции (например, заговором с иностранцами, безнравственным поведением), подвергался аресту. Закон поощрял применение политических репрессий. С марта 1794 года (начало террора) по 10 июня по приговору Революционного трибунала казнили 1251 человека. За более короткий период с 10 июня по 27 июля 1376 человек были преданы смерти.
Показательная «чистка» была для Робеспьера неотъемлемой частью управления страной. Однако другие якобинцы считали ее чертой военного времени, излишней теперь, когда французские войска одержали победу. Их также беспокоил произвол Робеспьера в вопросе определения границы между добродетелью и пороком. Члены Конвента справедливо опасались за свою жизнь, боясь стать следующими жертвами, и начали планировать смещение Робеспьера. Когда его арестовали по распоряжению Конвента 9 термидора (27 июля), его мало кто поддержал. Отказавшись от «левых» санкюлотов, Робеспьер остался уязвимым перед «умеренными» членами Национального Конвента. Казнь Робеспьера ознаменовала конец радикальной фазы Французской революции. Последующий Термидорианский режим прекратил аресты по доносам и реабилитировал осужденных дворян и контрреволюционеров.
V
Человеку, видевшему или представлявшему тщательно продуманные и подготовленные Давидом политические празднества, простительно предположение о том, что Давид пропагандировал возвращение старого, консервативного режима, ищущего идеалы в прошлом. Классический стиль, статика, аллегорические сцены говорят о приверженности к порядку и стабильности. Но события, Которые отмечались торжествами Давида, были революционными: они подразумевали героизм, социальный конфликт, неприятие традиции. Контраст между образами Давида и реальностью революции показал, насколько не готовы были якобинцы к той политике, которую они претворяли в жизнь. Сначала они пытались перенести единство и архаичную простоту Древней Спарты во Францию XVIII века: Давид даже разработал проекты костюмов в псевдоклассическом стиле для новой революционной нации. Но вместо этого якобинцы втянули нацию в войну и классовый конфликт, и, чтобы воевать с успехом, они стремились построить современное государство с армией и оборонной промышленностью. В попытках примирить идеалы классического республиканизма с современными военными нуждами они объединили многие элементы, которые впоследствии составят сплав коммунистических идей.
Некоторое время противоречия в стане якобинцев выглядели даже преимуществом. Они использовали язык классической добродетели и морали, чтобы склонить санкюлотов на свою сторону, и в то же время применяли эффективные способы обеспечения армии и промышленности техникой. Комбинация централизованной власти и в то же время участие масс в управлении страной как стратегия построения сильного государства также имела для якобинцев преимущества. Именно при якобинцах начался военный подъем революционной Франции после продолжительного упадка. Якобинцы показали, насколько эффективной может быть идея равенства в создании новой нации, готовой к сопротивлению с оружием в руках.
Однако в конечном итоге якобинцы не смогли справиться с этими конфликтующими силами. Им не удалось примирить ни требования санкюлотов с интересами имущих классов, ни правило добродетели (или идеологической верности) с силой образованных и ученых людей. Столкнувшись с этими трудностями, якобинцы распались на два лагеря. Партия продолжала разваливаться до тех пор, пока Робеспьер не остался с жалкой кучкой верных ему людей. И тогда он решил насаждать «добродетель» с помощью террора.
Из дальнейшего повествования будет видно, что коммунисты столкнулись с похожими противоречиями: они часто старались дочитывать, а иногда и использовать эгалитаризм народных масс, их ярость по отношению к высшим классам, неприязнь горожан по отношению к крестьянам; в то же время они стремились к единству и стабильности. Они строили эффективную, современную, технологически оснащенную экономику и при этом были уверены, что лучший способ мобилизовать массы — это эмоциональное вдохновение и подъем. Иногда, как Робеспьер, они разрешали эти противоречия насаждением строгой дисциплины или идеи правящей добродетели, сопровождающейся пропагандой и применением насилия против несогласных. Однако коммунисты, не сомневаясь, стремились разрушить право частной собственности и тем самым некоторое время обеспечивали поддержку бедного населения. Они многому научились из истории революционных движений, в частности у Французской революции. Якобинцам не на что было оглядываться в истории, кроме неоднозначного опыта классической древности.
