Один из самых необычных результатов холодной войны заключается в том, что две системы, противопоставленные друг другу временем, в итоге стали практически родственными.
Советская система считает шпионаж, подрывную деятельность и заговор неотъемлемой частью руководства страной, а скрытность и жестокость необходимыми методами работы. Американская система характерна неприятием шпионажа и секретности, а также осуждением того, что некоторые меры, принимаемые правительством, несут на себе отпечаток аморальности. Сталин, однако, считал абсолютно нормальным сказать на XVIII съезде партии буквально следующее: «Сейчас наши карательные органы и разведка занимаются исключительно внешними врагами». И после этого он похвастал тем, что советские агенты действовали настолько эффективно, что любая военная победа зависела только от «нескольких шпионов, внедрившихся в командование армии и имеющих доступ к оперативным документам».
Всего за одиннадцать лет до такого откровенного признания Государственный секретарь Генри Л. Стимсон узнал к своему ужасу, что в его ведомстве было криптографическое бюро. Он приказал закрыть бюро, уволил его основателя и руководителя Герберта О. Ярдли и, как говорят, сказал, что «джентльмены чужих писем не читают».
Мистер Стимсон скорее всего не знал, а может, и не хотел знать, что спецслужбы России всегда считали чтение чужой корреспонденции обычным явлением. А. Т. Васильев, бывший главой царской охранки в начале двадцатого века, в своих мемуарах подчеркивал следующее: «Благодаря этой цензуре Россия спасла себя от множества ограблений, убийств и терроризма. Преимущества подобной системы достаточно очевидны, в то время как о недостатках можно вообще не упоминать. Добропорядочному гражданину не нужно опасаться цензуры, потому что частная информация обычно игнорируется читающими».
Такая «защита» могла появиться только в той стране, в которой руководители, опирающиеся на полицейские силы, не допускали даже возможности говорить о правах личности; в стране, настолько пропитанной духом секретности, что если бы сотрудники МВД арестовали человека среди белого дня на улице Горького, то этому никто бы не удивился.
Человек, в честь которого названа эта улица, с горечью признавал, что жестокость — национальная черта русских. Но даже жестокость может быть институтом власти. Петр Великий, объединивший Россию и сделавший очень много для того, чтобы она была похожа на западные государства, перенял у Пруссии особый метод наказания преступников — колесование. В дальнейшем страна отказалась от подобного варварства. Напоминанием о жестоких, давно минувших веках служит один из залов в Музее революции. На выставке, которой гордятся так же, как и лондонским Тауэром, представлены кнуты, булавы, плетки с гвоздями, целая коллекция оков разных моделей и размеров и прочих инструментов, служивших для вырывания ногтей и т. д.
Однако те, кого недавно освободили из советских тюрем, могут показать, что пыточные инструменты не используются не потому, что их запретили, а потому, что методы стали изощреннее. Эрика Глейзер Уоллок, проведшая пять лет (с 1950 по 1955 год) в советских тюрьмах и лагерях, так описала обращение с заключенными:
«Один из главных методов — не дать человеку спать. Меня могли вызвать на допрос в 11 часов вечера и не отпускать вплоть до четырех-пяти утра… Мне приходилось стоять часами только из-за того, что я сказала что-нибудь, что им не понравилось… в дневное время мои охранники делали все, чтобы я не спала. Если я засыпала, они заставляли меня ходить по камере. Я ходила до тех пор, пока у меня не слипались глаза, тогда я просто садилась, меня снова поднимали, и так проходил день. Я не могла умыться. В той тюрьме я провела около двух недель, и мне ни разу не разрешили помыться, хотя я была ужасно грязной. Меня посадили в специальный карцер на шестнадцать дней, предварительно раздев и оставив только мужское нижнее белье. Камера просматривалась со всех сторон, я лежала на каменном полу, руки были скованы наручниками за спиной. Меня кормили раз в четыре дня, и там было очень холодно».
Подобное обращение в течение долгого времени ломает сопротивление человека не хуже царских пыточных принадлежностей.
Методы старой полиции постоянно оттачиваются, хотя, вопреки революции 1917 года, сама традиция не исчезла. Можно превратить аморфные массы людей в организованный пролетариат, свергнуть режим, изменить общество, но секретные службы, которые связывают большевизм и царизм, уничтожить нельзя.
Николай I был человеком, создавшим в начале XIX века так называемую жандармерию, чьей целью была тотальная слежка за обществом. Во времена царизма все методы, которые применялись шпионами, были направлены против собственного народа. Третье отделение этой организации имело такую же дурную славу, как и нацистское гестапо — у него было право арестовывать людей и держать их в тюрьме без судебного разбирательства. В 1890 году жандармерию сменила охранка, это было первое изменение, произошедшее в секретной службе. Потом подобные организации очень часто меняли названия. Охранка уступила место ЧК (1917–1922), затем было ГПУ (Государственное политическое управление) и ОГПУ, в 1934 году их сменил НКВД (Народный комиссариат внутренних дел), а в 1941 году был создан НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности). Эти два народных комиссариата в 1946 году стали министерствами (МВД и МГБ).
После смерти Сталина в 1953 году Лаврентий Берия стал главой МВД, но был снят за попытку подчинить партию и правительство силовым министерствам. Многие функции МВД передали другим правительственным организациям. В 1954 году МГБ получило новое название — КГБ (Комитет государственной безопасности), что окончательно отделило его от МВД. МГБ стало отвечать за всю советскую разведку, исключая военный шпионаж, находящийся под контролем ГРУ (Главное разведывательное управление Советской армии).
Столь частая «перекройка» силовых структур говорит о стремлении их обновления наряду с чисткой состава, так свойственной коммунистической системе. Но в каждой новой организации сохранялось что-либо от предыдущей. Униформа царской охранки была синего цвета, и именно синий стал символом террора жителей России. Он им и остался благодаря синей форме работников Министерства внутренних дел. Сегодня политические заключенные находятся в тюрьме на Лубянке, на площади Дзержинского. Это серое шестиэтажное здание стоит напротив магазина «Детский мир». Бывшие пленники Лубянки (среди них были и знаменитые люди, например, пилот сбитого У-2 Фрэнсис Гэри Пауэрс) говорят, что одиночные камеры этой тюрьмы обычно сырые, без окон, в то время как в обычных камерах более удобно — в них есть кровать, стол, стул и большое зарешеченное окно. В коридорах Лубянки горят разноцветные лампы, предупреждающие о том, что идет заключенный, чтобы он не встретился с друзьями и не передал им, когда будет освобожден. Царский режим отводил для политических заключенных зловонные казематы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. А печально известные лагеря в Воркуте стали наследниками каторги, на которую царское правительство отправляло наиболее опасных членов общества.
Революция 1917 года не остановила роста советских секретных служб. Когда в результате февральских событий к власти пришел Керенский, он решил не отказываться от охранки, со всеми ее досье, а ввести в ее состав людей с революционными убеждениями. Он опубликовал имена агентов в прессе, однако, когда его позиции пошатнулись, обратился за помощью именно к ним. Было приказано нанимать на правительственную службу специалистов охранки, потому что даже Керенский понял, что управлять Россией без секретной полиции так же невозможно, как и готовить хлеб без муки.
