Бэзил поворачивает на Ходжсон-стрит и устремляется к клубу «Трудный случай» — ретро в стиле 90-х. Ему придется сделать крюк по Стайн-авеню. Она всегда плохо освещена. За несколько последних ночей вандалы разбили два фонаря. Здесь я его и прикончу.
Я достаточно близко подбираюсь к Бэзилу, чтобы разобрать, какой мотивчик он мурлычет. Песня Дилана «Как катящийся камень». Хорошая песня, и он очень мило напевает ее, но я не слушаю. Не могу позволить себе думать о нем, как о человеке. Он сутенер, убийца — короче, добыча. Я — Паукар Вами, сам себя назначивший палачом. У меня нет милосердия. И на хрен мне сдалось его пение.
Коллинсон повернул на темную Стайн-авеню. Я набираю скорость, поглаживаю покрытый лаком человеческий палец, висящий на цепочке у меня на шее, и бесшумно подкрадываюсь к нему, вытащив из-за пояса длинный кривой нож. Он остро заточен. Я не дам ему шансов. Убийство стремно, если вы не укладываете вашу жертву с одного удара.
В последний момент Бэзил что-то чувствует. Он начинает поворачиваться, но уже слишком поздно. Я взмахиваю ножом и, шипя, как камышовый кот, которым я становлюсь в мгновения убийства, молниеносно провожу по его горлу от уха до уха, используя инерцию дернувшейся головы, чтобы глубже всадить лезвие в плоть.
Бэзил умирает раньше, чем ударяется о землю, хотя ему нужно время, чтобы понять это. Он дергается в конвульсиях, кровь фонтаном бьет из перерезанного горла. Я отстраняюсь от струи, позволив стене принять этот теплый фонтан, и бесстрастно наблюдаю, как постепенно замирают его руки и ноги. Когда он затихает и поток крови становится спокойной струйкой, я делаю шаг вперед и приседаю. Я действую быстро. На мне одноразовые пластиковые перчатки. Я погружаю указательный палец в лужу крови, которая растекается вокруг его головы, расстегиваю ему рубашку на груди и наскоро пишу на ней, несколько раз обмакивая палец в кровь: «Вот что случается с сутенерами, которые плохо обращаются со своими женщинами. П.В.».
Закончив, я закрываю глаза Бэзила Коллинсона и произношу над ним молчаливую молитву: «Этот сукин сын — твой, Господи. Делай с ним все, что захочешь. Только не присылай его обратно». Я делаю это непроизвольно. Бормочу подобные слова над многими из тех, кого убил. Сила привычки, которую я никогда не старался побороть, хотя следовало бы это сделать — теряются секунды.
Встав, проверяю, не видел ли кто меня, потом растворяюсь в тени домов и деревьев. Как обычно, они принимают меня, и вскоре я становлюсь невидимкой для всех, кроме самого города.
Я просыпаюсь рано, еще нет семи. Я бы с удовольствием придавил еще пару часиков, но, раз уж проснулся, нет смысла снова пытаться заснуть. Лучше встать и заняться ежедневными делами, чем лежать и думать о Коллинсоне и других жизнях, которые я отнял. Я могу примириться с жизнью, которую веду, когда я активен (когда я Паукар Вами), но если я расслабляюсь и предаюсь размышлениям, на меня находят сомнения, и эти сомнения могут прикончить, если дать им волю. Я должен постоянно действовать. От этого зависит мое душевное равновесие.
Погода стоит более жаркая, чем обычно в это время года, но сегодня утром меня пробирает холод, и я начинаю с нескольких отжиманий из упора, чтобы согреться. Отжимаюсь не менее трех сотен раз, и только тогда появляются первые капельки пота. В последние десять лет я постоянно тренируюсь. Приблизительно шесть часов сна каждый день, пара часов — на еду, умывание, уборку и хождение по магазинам, остальное — разработка планов и прочесывание улиц. Никакого свободного времени. Я не читаю, не смотрю телевизор, не слушаю радио. Иногда сую нос в газеты, хожу в библиотеки для исследований и просматриваю компьютерные файлы в поисках нужных сведений. В остальное время нахожусь в постоянном движении, в бесконечном действии, думаю только о сложных задачах, которые должен решить.
Я заканчиваю отжиматься и перехожу к упражнениям на пресс. Я нахожусь в прекрасной форме для человека, которому скоро стукнет пятьдесят. Иначе нельзя. Улицы расправляются со слабыми. Я должен быть сильнее тех, за кем охочусь и кого убиваю.
Мои глаза останавливаются на фото, висящем на стене около моей кровати. Моя квартирка невелика — спальня, гостиная, кухонька и ванная. Старые обои — они были такими еще во времена моей молодости. В жаркую погоду от запаха из переулка можно задохнуться. Но это мой дом. Значит, я не заслужил ничего лучшего и не стремлюсь к этому.
На фото полицейский в увольнении отечески обнимает за плечи молодую начинающую актрису. Они лучезарно улыбаются в объектив. Я любил их обоих, правда, по-разному, и возненавидел больше, чем любил. Женщина умерла прежде, чем я стал Паукаром Вами. Мужчина пропал без вести, считается мертвым, но я полагаю, что он все еще жив. Моя единственная цель в жизни — найти его, приставить дуло к его виску и вышибить мозги. Этот день положит конец убийствам и, вероятно, мне самому. Но до того я буду играть роль своего отца и без отдыха бродить по этим улицам — охотясь, убивая, выслеживая.
Начинаю повороты головы. Каждый раз, как подбородок касается груди, я шепчу слово или короткое предложение:
— Я — Паукар Вами. Сейчас — вечер. Он — мой. Никакого отдыха. Пока он не. Умрет.
Он — Билл Кейси. Коп, который погубил меня, отнял все, что я имел, сделав бледной тенью моего жестокого отца. У меня есть левый мизинец Билла — талисман, который я ношу на шее. В один прекрасный день, если он все еще жив, я получу и все остальное.
Я думаю о Билле и Паукаре Вами каждый день и каждый час. Даже когда я выслеживаю жертву, они на первом месте в моих мыслях. Всем, что у меня есть, я обязан им. Все, что я делаю, — это мой ответ преисподней, сотворившей их.
Вами был моим отцом — легендарным серийным киллером, любимцем Кардинала. Животным, которое мучило и убивало, чтобы приятно провести время. Где-то на дороге жизни пути отца и Билла Кейси пересеклись. Я не знаю, что именно Вами сделал Биллу, но предполагаю, что он жестоко расправился с кем-то, близким ему. И это сорвало Биллу крышу. Он поклялся отомстить и проводил месяцы, замышляя какое-нибудь необыкновенное возмездие. Подружившись со мной, когда я был еще ребенком, он руководил мною большую часть моей жизни, постоянно держал рядом с собой только для того, чтобы, когда придет время, избавить меня от всего, чем я дорожил, безжалостно убив тех, кто близок мне, и возложив всю вину на Вами в безумной вере, что я подниму оружие против своего отца и убью его.
Но пришло время, я разоблачил Билла и выступил против него. Когда я спросил, почему он не убил Вами сам, он заговорил об идеальной справедливости. Тогда это не имело для меня смысла и с течением времени не стало понятнее. Если я не найду Билла и не вытрясу из него правду, я сомневаюсь, что когда-либо узнаю об этой идеальной справедливости.
Я заканчиваю повороты головы, делаю несколько глубоких вдохов, потом иду в кухоньку, чтобы приготовить завтрак. Простая еда — подсушенный зерновой хлеб, тост, кусок холодного мяса. Пища меня не интересует. Я ем, чтобы поддержать свое тело. Это топливо. Без него я остановлюсь. А остановка — это то, чего я не могу себе позволить до тех пор, пока голова Кейси не очутится передо мной на блюде.
