Может, даже не спросит, как восемнадцатилетний парень, живущий в грязи и бедности, научился обращаться со всеми видами оружия из королевского арсенала.
Попав на службу во дворец, он получит наконец крышу над головой и стабильный доход. Скопит довольно денег, чтобы навсегда уехать из Косим-Таласа, сбежать туда, где отец никогда его не отыщет.
Лодка пошла медленнее, лавируя среди встречных суденышек, которые отходили от пристани восточного рынка. Когда они причалили, Себастиан заплатил лодочнику, добавив монету сверх оговоренной платы, и выпрыгнул из лодки.
Прихватив сверток с заказанной едой у знакомого торговца, Себастиан направился к восточным воротам Косим-Таласа. От мыслей о том, что его ожидает в городе, глухо застучало сердце.
Каждую неделю он приходил к матери, приносил еду, проверял, что она жива и не лежит где-нибудь в углу без сознания или мертвая, забытая всеми. Она не заслуживала такого внимания. Она словно ожидала от сына вечной ненависти, понимая, что иного и не достойна. Однако Себастиан ее ожиданий не оправдывал. Он приходил не потому, что платил сыновний долг женщине, которая родила их с братом, а потом молча смотрела, как их избивает отец. Просто он не хотел походить на отца, чья жизнь была пропитана беспричинной злобой. Себастиан надеялся стать другим человеком.
Сумрак окутывал городские улицы, серые тени тянулись к мрачному низкому небу. Выбросив из головы горькие мысли о родителях, Себастиан зашагал к восточным воротам Косим-Таласа. В его груди пылало лишь одно желание – выжить.
Расправив плечи, он ускорил шаг, пробрался сквозь поредевшие ряды припозднившихся покупателей и прошел под сводами ветхой арки. В эти кварталы решался ступить не всякий. Здесь обитали самые убогие и несчастные жители города – да еще те, кто не гнушался их грабить.
Отмечая каждое движение в сумраке, вслушиваясь в доносящиеся шорохи, Себастиан вынул из-за пазухи дубинку и почувствовал, как напряглись мышцы. Шрамы на спине зудели. Сквозь трещины в стенах глиняных мазанок пробивались сорняки, в воздухе витал густой горький запах дешевого табака. Одинаковые четырехэтажные дома постепенно разрушались. Крошечные квартирки в этих строениях сдавали за пару монет или за такие услуги, каких аристократы из роскошных имений не могли себе и вообразить.
На ступеньках домов сидели люди, внимательно следившие за каждым прохожим. Себастиан перехватил взгляды нескольких гонцов – детишек, которые быстро доносили нужным людям, если в квартал наведывались стражники или забредали беспечные дворяне, – и посмотрел на них так, чтобы у ребят не возникло и мысли с ним связываться.
Он не хотел ссориться с некоронованными правителями улиц. Здесь все давно знали, что в драке Себастиан противников не жалеет.
Свернув за угол, он увидел на холме старый дом, где жила его мать. При виде обветшалых стен ему с трудом удалось сохранить безразличное выражение лица.
Восточные кварталы Косим-Таласа никогда не считались особенно уютными, но до появления последнего гениального изобретения Тига – аподрази – здешние жители, по крайней мере, придерживались каких-то приличий. Теперь же наркоманы валялись прямо на ступеньках домов или на каменных плитах тротуаров. Завидев прохожих, они в отчаянии драли на себе волосы и обнажали в ухмылках пожелтевшие зубы. Нищие соглашались на любую работу, лишь бы набрать монет и купить еще дозу. Если раньше главари уличных банд довольствовались нападениями на торговцев и аристократов в более зажиточных кварталах, то теперь они впустили продавцов аподрази в восточную часть города. Глупым детям и тем, кто был слишком измотан жизнью и не прочь оказаться в мире грез, первый пузырек наркотика давали в долг прямо на улице.
Аподрази и Алистер Тиг – бесспорный глава преступного мира королевства Сандрэйлль – были проклятием восточных кварталов Косим-Таласа. Это Себастиан усвоил лучше многих.
Он вошел в дом и поднялся по шатким ступенькам в квартиру, где они с Пэрришем столько лет терпели жестокость отца и равнодушие матери.
Себастиан стоял у закрытой двери, чувствуя, как горят шрамы на спине, и прислушивался, стараясь сохранять спокойствие.
С тех пор как отец получил новую работу – уехал собирать плату для Тига в соседнее королевство Балавата, – прошло полгода. Однако руки Себастиана до сих пор дрожали, а грудь разрывало от боли при мысли о том, что по ту сторону двери может ждать вырастивший его человек.
Глубоко вдохнув пропахший дымом воздух, Себастиан отпер дверь и вошел. Позади тихо щелкнул дверной замок.
Мать лежала на старом продавленном диване, небрежно накрыв ноги грязным одеялом. Даже во сне она крепко держала трубку, источавшую приторно-сладкий аромат аподрази. Свеча на столе догорела, воск расплылся лужицей и застыл поверх слоя пыли и листиков сухой травы.
Себастиан заглянул в маленькую комнату, где готовили еду и иногда спали. Там никого не было.
Боль в груди притупилась. Отец еще не вернулся из Балаваты. А если на свете осталось хоть немного справедливости, то никогда и не вернется.
– Кто тут? – послышался хриплый со сна и от курения аподрази голос матери.
Себастиан вернулся в комнату. Разглядев гостя, мать с трудом села.
– Грабить меня пришел?
Он вздохнул, поморщившись от пульсирующей в голове боли.
– Я никогда тебя не грабил.
– Неблагодарный мальчишка! Бросил меня, как твой отец.
Удивительно… Он столько лет учился противостоять ее упрекам, а мать до сих пор знала, как посильнее его ранить.
– Я принес тебе еды на неделю.
– А денег?
Себастиан повернулся к единственному кухонному шкафчику над широкой доской, выполнявшей роль столешницы.
– Я задала тебе вопрос.
И отвечать на этот вопрос он уже давно устал:
– Нет, не принес.
Не обращая внимания на ругательства, которыми осыпала его мать, юноша уложил в шкаф хлеб, фиги, вяленую баранину и картошку. В треснувшую миску на столешнице сложил апельсины. Затем обернулся и прервал поток ее брани.
– Я принес бы тебе денег… если бы ты не тратила все до последней монеты на аподрази.
– Да что ты знаешь! – Самодовольно ухмыльнувшись, она отбросила со лба седеющие пряди. – Вот твой отец понимает, что мне нужно!
– Неужели?! – сжав кулаки, выкрикнул Себастиан. В ушах загудело. – То-то у тебя никогда нет еды, кроме той, что раз в неделю приношу я!
Отпрянув, мать согнулась и зашарила рукой под диваном. Потом выпрямилась, держа трубку и крошечный стеклянный пузырек, в котором на донышке переливались всеми цветами радуги капли аподрази. Бормоча что-то себе под нос, она вытряхнула капли из пузырька в трубку и потянулась к свече. Когда женщина увидела, что свеча догорела и трубку разжечь нечем, она встревоженно обернулась к сыну.
Мгновение он смотрел на ее искаженные мольбой черты, чувствуя, как к горлу подбирается тошнота. Внезапно его осенило:
